Участь Кассандры - читать онлайн книгу. Автор: Наталия Ломовская cтр.№ 17

– Пусть у тебя где-нибудь постоит. Вот, на антресолях, что ли.

Чувствуя себя одной из жен Синей Бороды, на досуге я заглянула в ящик. Упакованные в какой-то мягкий, неизвестный мне доселе материал, завернутые в тончайшую шелковистую бумагу, лежали там драгоценные безделушки, причудливые, редкостные. Много – десятка два. Больше про ящик разговору не заводилось, у Золотивцева, очевидно, были на него какие-то планы.

Умер Сталин, пахнуло свежим ветерком. Золотивцев необычайно оживился, даже помолодел. Осознание того, что он избежал репрессий, проскользнул между жерновами и вот теперь-то покажет себя во всей красе, его изменило. Он стал пенять мне за бездетность. К слову сказать, у него в официальной семье была взрослая дочь, но так мало походившая на отца, что это внушало ему некие подозрения. К тому же окончившее консерваторию чадо моталось с концертами по стране, выматывая трудящимся нервы скрипичным пиликаньем, и не очень-то торопилось плодить Золотивцеву внуков.

– Я перенесла тяжелую болезнь, к тому же являюсь блокадницей, – объявила я своему гражданскому мужу. – Ты про это знал, я тебя не обманывала. Так?

– Так-то оно так, – пробурчал он.

Золотивцеву нестерпимо хотелось иметь наследника. Не за горами был тот момент, когда он, подгоняемый инстинктом продолжения рода, кинется искать юный и здоровый инкубатор для высиживания потомства. Я потеряю не только его – вот уж точно не заплачу! Я потеряю большой кусок житейских благ и главное – коробку с золотыми диковинками, к которым пристрастилась, как пьяница к вину. Доставать их, разворачивать шелковистую бумагу, любоваться, согревать своим дыханием стало моей любимой забавой. Зеленая прозрачная рыбка в золотом кружеве волн. Голая дикарка в цветочном ожерелье. Солдат, учащий пуделя бить в барабан. Ящерка, греющаяся на камне, и спящая на оттоманке толстая кошка. Кавалер и дама в костюмах галантных времен, слившиеся в поцелуе. Как блестят их платиновые парички! Как чисто сияние бесчисленных драгоценных камней, какое тепло исходит от золота высшей пробы! И расстаться со всем этим, отдать людям, не понимающим красоты, не ценящим изящного? Ну уж нет!

Черновик письма, легкомысленно оставленного Золотивцевым в кабинете, показался мне занятным. Уже не помню деталей, но если мне, нежной женщине, это было неинтересно, в компетентных органах могли бы оценить эпистолярный стиль Золотивцева. Желая подкинуть бывшим коллегам забавное чтиво, я запечатала письмецо в конверт и отправила куда следует. Сама же, не дожидаясь развязки, уехала на пару месяцев в Кисловодск, объяснив обреченному бедняжке, что хочу подлечиться по женской части.

Кисловодск мне понравился, и я пробыла там на месяц дольше, чем предполагала. Виной тому был и внезапно вспыхнувший, невероятно страстный роман с молодым доктором. А когда я вернулась, все было кончено. Золотивцева осудили, его имущество конфисковали, а ящик с моими любимыми игрушками остался в потайной комнатке.

Лечение оказалось эффективным. На третий месяц после моего возвращения симптомы стали настолько угрожающими, что я, проклиная страстного доктора, сдалась в руки ленинградских врачей.

Доктору о беременности я писать не стала. Зачем мне еще один хам и бурбон в только начинающей налаживаться жизни? Я рожу только для себя. Девочку, прекрасную, как солнце. Красивые вещи, изящные искусства, любовь, нежность, понимание – вот чем будет окружена малютка с рождения, в ней найдут отражения все мои сокровенные чаяния. Я почти успокоилась, научилась вязать и шить. На заказ мне сделали в столярной мастерской королевскую колыбель, и над ней я повесила розовый кисейный полог. Ваве бы понравилось.

Я была «старородящей», мне пришлось долго лежать на сохранении, но ребенок попросился на свет в положенный срок. Врачи не стали резать мне живот, дозволили трудиться самой. Стараясь отвлечься от боли, я думала, как моя девочка станет ходить в музыкальную школу… Или в балет? Нет, они там все изломанные, несчастные. Лучше пианино и бальные танцы. Нежная, хрупкая, с золотыми локонами, в шелковом платье…

– Смотри, кого родила? – упорно повторяла сестра, тыча в меня чем-то сморщенным, красно-лиловым, хрипло мяукающим. – Ну же, кого?

Кого-кого! Футбольные мячи, милитаристские игры, разбитые окна, исцарапанные коленки, плохие отметки, драки, курение! То есть мальчика. Еще одна надежда рухнула.

Через три месяца после родов меня навестил ближайший друг Золотивцева, выразил соболезнования, долгим взглядом посмотрел на Вовку. С того уже сошла багровая синева, он стал бело-розовым, словно дорогой зефир. Толстый, блестящий, как целлулоидный пупс, с цыплячьим пухом на абсолютно круглой башечке, он валялся в своей королевской люльке под розовым пологом, задирал кверху ноги, пускал пузыри – в общем, проявлял все признаки довольства жизнью. Вова оказался лучшим младенцем из всех возможных – плакал, только когда просил есть, много спал, умел себя занять в часы бодрствования. Любил классическую музыку. Такие зрелые вкусы не могли не вызвать моего уважения.

– Значит, это его сын, – прошептал гость, осторожно склонившись над колыбелькой. Я имела достаточно такта и, главное, ума, чтобы его не разубеждать, сделала соответствующее выражение лица и строго кивнула. Я дала Вовке свою фамилию и абстрактно-русское отчество Александрович. Понимающему достаточно.

– Мы вас не оставим. Я лично буду тебе помогать, – пообещал товарищ Золотивцева.

Его интонации были безупречны, мужественное лицо дышало отвагой и прямотой. Горькое мое знание, счастливый мой дар! Под чертами честного партийца с простой фамилией Блинов я отчетливо видела хитрую, хищную мордочку маленького зверька. Ласки, например. Низвержение Золотивцева было и в его интересах, он подогрел, довел до кипения и вовремя помешал затеянное мною варево, а теперь продолжал снимать с него сладкие пеночки.

У него был ко мне свой интерес, у меня к нему – свой. Мы вступили во взаимовыгодное сотрудничество.

Нет, я не стала его любовницей. У него водились подружки помоложе и попроще, его слабостью были толстушки-буфетчицы. Он ценил вкус Золотивцева в отношении женщин, но презирал его за отсутствие размаха.

Под его кураторством я стала тем, кем мечтала стать. Хозяйка салона, законодательница мод и вкусов. Властительница компрометирующих материалов.

У меня бывали видные чиновники, деятели искусств, министры… И актрисы, певички, балерины, просто красивые, холеные женщины. В моей квартире, которая еще подросла и вверх, и в стороны, проходили пышные обеды, устраивались частные концерты и завязывались любовные интрижки. Алкоголь и близость прекрасных дам развязывали языки, раскрепощали гостей. В «приемные дни» никогда не пустовали гостевые спальни. Их было две, оборудованные в классической манере борделей. Широкие кровати, бархатные шторы, зеркала и фривольные картины… Будь моя воля, я бы устроила это по-другому, но примитивные вкусы визитеров диктовали свои правила. Порой приезжали высокие гости из южных республик. Как же, надо увидеть хоть раз в жизни колыбель революции! Колыбель качалась с размахом, гулянки шли по три дня. Заливались шампанским дорогие ковры, обнаженные девы дергались в вакхическом танце, вершились сцены дикого восточного сладострастия. Мне приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы гул веселья не выходил за пределы квартиры, и если Блинов урегулировал вопросы с властями, то отношения в собственной маленькой семье мне следовало улаживать самой. Как много могут сделать деньги! К услугам ребенка была чудесная дача и целый штат проверенной прислуги. Он рос, как маленький принц, и я отслеживала малейшее его душевное движение. Я слышала, как стучит его сердце, как движется его кровь одной со мною группы, знала его мысли раньше, чем он успевал подумать. Великое счастье материнства, всецелой и всемогущей власти над душой и телом рожденного тобой, тебе принадлежащего человека!