Давно уже он не держал в объятиях женщину. Ощущение оказалось настолько волшебным, что хотелось лишь одного: продлить наслаждение. Она лежала не двигаясь и удерживала с мягкой женственной силой. Ее пальцы бережно гладили затылок. Он никогда не видел таких синих глаз, прозрачных и темных, как бристольское синее стекло.
Кристофер попытался вспомнить, почему до войны так упрямо отказывался признать эту восхитительно чистую красоту. Приказал себе думать о Пруденс, но ничего не получилось. Оставалось одно: закрыть глаза и погрузиться в волшебные ощущения: теплое дыхание ласкает подбородок, аромат женственности волнует и навевает сладкие мечты, гибкое, податливое тело покорно прижимается каждой клеточкой.
Казалось, долгие месяцы и годы вожделения воплотились в одном-единственном миге, сосредоточились в хрупкой фигуре. Кристофер по-настоящему испугался возможного продолжения. Надо было немедленно подняться и отойти на безопасное расстояние, но единственное, на что он оказался способен, — это впитывать завораживающий ритм дыхания, угадывать очертания скрытых юбками ног. Ровное движение пальцев по волосам доставляло удовольствие и в то же время разжигало желание.
Он в отчаянии сжал хрупкие запястья и завел руки за голову.
Так лучше.
И хуже.
Взгляд манил, приглашал, дразнил. Свободная, не ограниченная условностями женственная воля притягивала, подобно мощному магниту, и мужское естество рвалось навстречу. Кристофер с восторгом наблюдал, как щеки медленно розовеют; так хотелось прикоснуться к нежной коже губами.
Но вместо этого он лишь покачал головой, стряхивая чары.
— Простите. — Глубоко вздохнул и повторил: — Простите. Постоянно приходится извиняться. — Он невесело усмехнулся.
Запястья доверчиво сникли, уступили властным ладоням.
— Вам не в чем себя винить.
Как же ей удавалось сохранять невозмутимость даже в этой сомнительной ситуации? Если не считать румянца, невозможно было заметить ни малейшего признака неловкости. Кристофер с досадой почувствовал, что его успокаивают, им руководят.
— Но ведь я сбил вас с ног и рухнул сверху.
— Это случилось бессознательно, помимо ваших намерений.
Попытка оправдать неприглядный поступок вызвала обратный эффект.
— Намерения не имеют значения, когда на вас налетает кто-то в два раза больше и тяжелее.
— Намерения всегда имеют значение, — уверенно возразила Беатрикс. — К тому же я привыкла, что на меня все прыгают.
Кристофер выпустил запястья.
— С вами это часто случается? — ехидно осведомился он.
— О да. Очень часто. Собаки, дети… все на меня наскакивают.
Что ж, вполне естественно. Опыт подсказывал, что ничего приятнее и быть не может.
— К сожалению, я не собака и не ребенок, а потому не имею оправданий.
— Горничная с шумом уронила поднос со столовыми приборами. Ваша реакция понятна и логична.
— Неужели? — горько усомнился Кристофер и встал. — Черт меня подери, если я хоть немного понимаю собственные действия.
— Объяснить нетрудно, — успокоила Беатрикс, принимая протянутую руку и поднимаясь с пола. — Долгое время вам приходилось падать, пытаясь защититься от разрывов снарядов или скрываясь от обстрелов. То обстоятельство, что вы вернулись домой, не отменяет укоренившихся рефлексов.
Неожиданно родился вопрос: смогла бы Пруденс столь быстро и безболезненно простить оплошность и вести себя с таким же невозмутимым достоинством?
Следующая мысль оказалась более обязывающей: имеет ли он право явиться к мисс Мерсер с таким непредсказуемым поведением? Нельзя подвергать ее риску. Сначала необходимо научиться себя контролировать. Но как? Молниеносная реакция опережает и рассудок, и волю.
Пока Кристофер размышлял, Беатрикс подошла к Альберту, начала гладить и что-то тихо приговаривать. Пес с готовностью перевернулся на спину и подставил лохматый живот.
Кристофер поправил одежду, привычным жестом сунул руки в карманы.
— Может быть, измените решение и позволите взять Альберта? — уточнила Беатрикс.
— Нет, — последовал решительный ответ.
— Нет? — переспросила она, словно отказ не вписывался в рамки разумного поведения.
Кристофер нахмурился.
— Не стоит волноваться понапрасну. Слуги получили подробные инструкции и отлично справятся с заданием.
На лице Беатрикс отразилось крайнее возмущение.
— Это вам так кажется.
Кристофер не счел нужным выбирать выражения:
— Хотелось бы мне с такой же радостью выслушивать ваши рекомендации, с какой вы раздаете их направо и налево, мисс Хатауэй!
— Я твердо придерживаюсь собственного мнения, капитан Фелан, потому что знаю, что права. А вы упираетесь, потому что невозможно упрямы.
Кристофер смерил ее ледяным взглядом.
— С удовольствием провожу вас к выходу.
— Можете не утруждаться. Прекрасно найду дорогу без вашей помощи. — Держась очень прямо, она гордо направилась к двери.
Альберт немедленно встал, чтобы двинуться следом, однако хозяин строго остановил.
На пороге мисс Хатауэй помедлила и обернулась.
— Будьте добры, передайте Одри мои наилучшие пожелания. И счастливого пути вам обоим. — Она на миг задумалась. — А еще, если не затруднит, при встрече передайте Пруденс привет и пару слов.
— Что же именно?
— Скажите, что я не нарушу обещания.
— О каком обещании вы говорите?
— Она поймет.
Ровно через три дня после отъезда Кристофера и Одри в Лондон Беатрикс отправилась в дом Феланов проведать Альберта. Как и следовало ожидать, терьер вел себя безобразно: перевернул вверх дном все, что можно было перевернуть, сутки напролет лаял и скулил, разорвал в клочья ковры и мебельную обивку и укусил за руку лакея.
— Но хуже всего то, что разбойник отказывается от еды, — сообщила измученная миссис Клокер. — Похудел так, что можно пересчитать ребра. Если, не дай Бог, что-нибудь случится, хозяин нам этого не простит. Что за наказание! Самое отвратительное, мерзкое создание на всем белом свете!
Горничная, занятая полировкой перил, не преминула вступить в разговор:
— Пугает до потери сознания. По ночам воет так, что, того и гляди, мертвых разбудит. Какой уж тут сон?
Экономка печально кивнула:
— Сущее наказание. Но хозяин строго-настрого приказал никому его не отдавать. Как бы ни хотелось избавиться от несносного животного, страх перед гневом господина заставляет терпеть.
— Я готова помочь, — негромко заверила Беатрикс. — Твердо знаю, что все получится.