Царица Хатасу - читать онлайн книгу. Автор: Вера Крыжановская cтр.№ 74

Роанта с удивлением посмотрела на нее.

— Рома вернется очень скоро и, конечно, не подозревает, что его ждут упреки по поводу этой старой истории. Что же касается князя, я не понимаю, почему он так тебя раздражает? Разве только, — она рассмеялась, — у тебя есть предчувствие, что ты влюбишься в него, так как говорят, всякая женщина теряет сердце, если Хоремсеб благосклонно взглянет на нее. И, конечно, мимо тебя, самой красивой девушки в Фивах, он не пройдет равнодушно.

Совсем не развеселившись, Нейта готовилась с неудовольствием возразить, когда вошел хозяин дома и прервал этот разговор. Хнумготен обнял жену и поцеловал сына. Затем, пожав руку Нейты и сняв оружие, он сел и весело сказал:

— Вы сейчас говорили о Хоремсебе. Могу сообщить вам, что он только что прибыл в Фивы. Я встретил великолепный кортеж, сопровождавший его от лодки во дворец. Сам он сидел в носилках, бесстрастный и равнодушный, как гранитный бог.

В числе последних новостей Хнумготен рассказал о помиловании Саргона, Хартатефа и Антефа.

— Я понимаю еще, что царица прощает Саргона, но Антефа, который изменил ей… Но самое странное то, что она хочет оскорбить жрецов, милуя такого богохульника, святотатца, как Хартатеф! — воскликнула Нейта.

— Вот уже три недели, как чудеса перестали быть редкостью в Фивах. Сам великий жрец Амона просил и добился помилования Хартатефа, — насмешливо сказал Хнумготен, забавляясь недоверчивостью и недоумением собеседниц.

— Вы уже знаете, что доброе согласие между царицей и Тутмесом превзошло всякие ожидания. Не берусь судить, внушает ли ей сердце такое поведение, или она действует под влиянием политических соображений. Во всяком случае, по — моему, она надолго парализовала влияние жрецов на молодого царевича. Он же опьянен свободой и удовольствиями и думает только о том, чтобы наслаждаться жизнью и наверстать потерянное в изгнании время. Надо признаться, что царица по — царски вознаградила его, объявила своим наследником и осыпает его дарами и почестями. Вчерашняя охота была блестящей. Царица лично убила десять газелей. У нее поразительно верная рука. Что касается Тутмеса, он только приходил в ярость. Когда же ему посчастливилось убить львенка, его удовольствию и восхищению не было границ. На обратном пути он попросил позволения заменить возницу царицы, чтобы рассказать сестре подробно про свой великий подвиг.

— Я встретила вчера кортеж, возвращаясь от Тихозеры, и удивилась, что Тутмес правит колесницей Хатасу. Какая великолепная упряжка! Пурпурные попоны с такой золотой вышивкой и драгоценными камнями, что, право, можно позавидовать лошадям. Мне жалко было, что такие прекрасные вещи пачкаются в пыли.

— Да, Хатасу любит пышность. Но вернемся к рассказу. Итак, во дворец вернулись в самом лучшем расположении духа. Там уже дожидались великий жрец Амона и Рансенеб. Они пришли поблагодарить царицу за присланные ею для храма сандаловое дерево и несколько амфор с дорогой эссенцией. Конечно, разговор коснулся охоты. Царица хвалила мужество и ловкость брата. Она подарила ему прекрасную коллекцию оружия, собранную Тутмесом I, так как считала брата достойным преемником. Тутмес чуть не сошел с ума от радости. Царица, смеясь, напомнила ему, что будущему фараону следовало бы быть посдержанней в выражении чувств. Молодой безумец кричал, что он не может пропустить дня, в который царица, как истинная дочь Ра, сеет вокруг себя радость, чтобы не умолять ее помиловать человека, на несчастье которого создавалось его счастье. При этом он назвал Антефа. Воцарилось томительное молчание. Сэмну, говорят, был бледен, как смерть. Он отлично понимал, что заслуживал ссылки в рудники за то, что рекомендовал своего безумца — племянника. Но царица, по — видимому, нисколько не рассердилась. «Твоя просьба делает тебе честь, — сказала она. — Царю приличествует не забывать тех, кто, хотя и невольно, оказал ему услугу. Я прощаю Антефа. Этим я еще раз хочу выразить уважение и благодарность моему верному слуге Сэмну». Конечно, очень утешенный, Сэмну простерся и со слезами благодарил государыню. Затем он пробормотал:

«Ах, царица, благодетельное божество! Если ты прощаешь по своему милосердию такого великого преступника, не обратишь ли ты свою милость на другого виновного, Саргона, которого тоже погубила любовь? Он изнывает в каменоломнях, вдали от твоего живительного взгляда и от своей молодой супруги».

Рансенеб думает так же, как и я, что хитрый Сэмну сделал приятное Хатасу, предоставив ей случай вернуть своего любимца. Как бы там ни было, царица улыбнулась и помиловала Саргона, прибавив при этом, что пользуясь этим случаем, она желала бы даровать общую амнистию. Она тут же поручила великому жрецу Амона и Сэмну совместно составить список тех, кто может быть помилован. Тогда великий жрец стал просить за Хартатефа. Видя глубокое изумление царицы, он объявил ей, что Хартатеф, человек честный и религиозный, был обречен на святотатство ужасным колдовством. Когда это обстоятельство открылось, бог простил его устами своего служителя, просившего за него. Хатасу ничего не возразила. Она приказала возвратить ему имущество, за исключением части, отданной храму. Я узнал все это сегодня утром. Тебе же, конечно, эту новость сообщил Сэмну. Но не грусти так, Нейта, пройдет по крайней мере два месяца, прежде чем приедет Саргон. У тебя будет время привыкнуть к этой мысли. И поверь мне, исполнение долга привлекает на нас благословение бессмертных. И в твоей жизни оно тоже приведет все к хорошему концу.

* * *

В ночь перед приемом данников в Фивах почти не спали. Так как церемония должна была состояться утром, до наступления жары, то уже с вечера целая армия рабов, служителей и придворных чиновников была занята приготовлениями. В открытом зале, перед которым должен был дефилировать кортеж, развесили и натянули ковры и поставили трон. Предусмотрительные зрители занимали на улицах удобные места, и еще задолго до рассвета плотная человеческая масса переполнила улицы, прилегавшие к царскому дворцу. Отряды воинов палочными ударами поддерживали порядок и не давали толпе наводнять свободный проход.

Воодушевление публики удвоилось, когда наконец взошло солнце. Прежде всего прошли отряды солдат с песнями и с цветущими ветками в руках и выстроились на двух больших площадках, окруженных колоннадой. За ними и находился открытый колонный зал. Это были избранные войска, называвшиеся «дети Фив» и «добрые царские дети». Они были блестяще обмундированы и вооружены копьями и секирами. Затем стала появляться и занимать места под колоннадой избранная публика, а снаружи уже выстроились по указаниям церемониймейстеров данники. Наконец, прибыл Хнумготен с отрядом гвардии и занял ступеньки, ведшие в роскошно убранный колонный зал, где уже собрались разные чиновники.

Помимо лестницы, на которой стоял отряд Хнумготена, в зал вела галерея из дворца. Отсюда — то и должен был появиться двор. Все стены сплошь были закрыты дорогими коврами и пурпурной материей. Около лестницы высились две золоченые мачты, поддерживавшие навес из материи с золотыми и пурпурными полосами. Напротив лестницы на широком золоченом деревянном возвышении стоял царский трон. В центре помоста стоял балдахин на четырех ярких эмалированных колоннах, увенчанных пальмовыми ветвями. Массивный золотой четырехугольный трон был украшен с двух сторон инкрустациями из ляпис — лазури, изображавшими переплетенные стебли лотоса и папируса — символическую эмблему Верхнего и Нижнего Египта, соединенных под одним скипетром. В том же ряду, только вне балдахина, стоял другой такой же трон, предназначавшийся Тутмесу. Все было готово. Запоздавшие бегом спешили занять свои места, а послы с данью уже выстроились в первом дворе, когда прибыл Хоремсеб. Сидя на золоченых носилках, предшествуемый скороходами и рабами, несшими дары, предназначенные царице, князь оставался равнодушным и задумчивым. Он, казалось, не замечал ни тысячи любопытных глаз, устремленных на него, ни шепота восхищения, вызванного его красотой и богатством его кортежа.