Бенедиктинское аббатство - читать онлайн книгу. Автор: Вера Крыжановская cтр.№ 80

Бернгард ушел. Солнце садилось, когда вошел Лука. Умиравший выпрямился, увидя его, и сказал твердо:

— В час наступившей уже агонии, я обвиняю вас двух, тебя и Курта, в моем отравлении. Я проклинаю вас и обрекаю на такую же насильственную смерть; передай это ему. И, как вас соединило преступление, да поразит вас и смерть в один и тот же час. Призываю Христа, нашего Спасителя, в свидетели моих слов!..

Он опустился, коченея, и мы, духи, окружили его сотнями светлых нитей, обрезая все плотские связи. Вскоре дух Бонифация, не совсем еще пришедший в себя, появился среди нас.

Увидав меня, он спросил:

— Учитель, так это правда?

Я печально опустил голову.

— Здесь, Бонифаций, я — не учитель, но дух страдающий, принужденный за грехи свои воплощаться на земле.

* * *

Курт вернулся с охоты веселый и оживленный. Отец Лука объявил ему о смерти Бонифация и предложил удостовериться собственными глазами.

— Фу! Я и так верю вам, — ответил он с гримасой. — Я ненавижу покойников; они внушают мне отвращение. Даже когда умер отец, я только притворился, что поцеловал его.

Вечером того же дня Курт молился, от чего он никогда не отступал. Добросовестно отчитав девять раз «Pater» и девять «Ave», думая при этом совершенно о другом, он сказал Луке:

— В виду великого преступления, которое я совершил, способствуя смерти Бонифация, считаю себя недостойным исповедоваться и причащаться и хочу посвятить время до возвращения жены посту и умерщвлению плоти.

Он надеялся этим наружным покаянием умилостивить небо и загладить свою виновность. В таких случаях он никогда не забывал молиться также за Годливу, которая, к счастью для нее, погибла раньше, чем успела ему наскучить. Иногда он удостаивал просить моих молитв перед Богом святыми и апостолами; но, спохватываясь тотчас же, что я был слишком дурным человеком, чтобы мое заступничество могло принести ему пользу, он забывал про свое собственное преступление и начинал горячо молиться о прощении мне моих грехов. Но он не мог видеть, что его не от сердца исходившие молитвы не привлекали никакого доброго духа, а что его невидимая аудитория насмехалась над ним и своими оглушающими флюидами еще более сбивала его с толку…

* * *

Я очень редко покидал это место наказания, и, когда Розалинда возвратилась, я присутствовал при первом свидании супругов. Они удалились в круглую комнату, которую Розалинда особенно любила; Курт стоял, прислонясь к стене, кусая светлые усы и избегая смотреть на молодую жену, все еще в трауре, сидевшую в кресле, со сложенными на коленях руками. Я видел в его мыслях, что он злился на не особенно теплый прием, оказанный ему Розалиндой, когда он торжественно встречал ее во дворе со всеми слугами. Он всегда хвастался, что возбуждает чувства в женщинах; но Розалинда слишком привыкла к нему, как другу детства, чтобы выказывать что-либо другое, кроме глубокой и искренней дружбы, которую питала к нему, хотя бы даже в мою память. Она несколько раз поглядела на него. Курт утратил много из своей юношеской красоты; женственное лицо огрубело, и его сильно портило выражение пресыщенности и равнодушия; несмотря на богатый костюм, длинное и худое тело его лишено было грации и изящества.

— Милый Курт, — сказала молодая женщина, первая прерывая молчание, — ты, кажется, не в духе? Не было ли у тебя какой неприятности, а то наш приезд помешал тебе отправиться на охоту или какое-нибудь пиршество?

Воспитываясь в доме, Розалинда умела отличать его настроение, когда что-нибудь ему не нравилось; но, сделавшись его женой, ей приходилось основательнее изучать его приятный характер.

На ее слова он порывисто обернулся к ней и сказал тихо (когда он злился, то всегда говорил тихо):

— Странный вопрос! Я должен все объяснять тебе, а ты сама как будто ни о чем не догадываешься. Могу ли я быть в хорошем расположении духа, когда ты оскорбляешь меня возмутительным равнодушием? Я выхожу тебе на встречу, с сердцем, полным любви и нетерпения, счастливый увидеть молодую жену после шестимесячной разлуки; а ты, возвращаясь в дом мужа новобрачной, появляешься в трауре! Это простительно только бабушке. И наконец, какая жена, после такой долгой разлуки, не бросится в объятия мужа и не поцелует его руку? Я не для себя требую этого, а для того, чтобы показать все это, как будто ты не знаешь, что высшее приличие требует со стороны жены рыцаря выражения покорности своему мужу и господину. И мне пришлось выносить изумленные взгляды моих слуг, которые вообразят еще, пожалуй, что твое неуважение ко мне вызвано какими-нибудь скрытыми причинами.

Розалинда раскраснелась и слушала его с изумлением.

— Я совершенно подавлена изобилием моих проступков против тебя, — ответила она. — Позволь напомнить тебе, милый друг, что я ношу траур по твоему отцу, доброму и великодушному человеку, так любившему тебя. Я сочла бы за недостаток уважения к памяти твоего отца, явиться в другом платье в твой наследственный замок, где все оживляли его присутствие, ум и веселость, где каждая вещь напоминает его и заставляет вдвойне чувствовать пустоту после его смерти. Я не могу поверить, чтобы через шесть месяцев ты мог забыть такого доброго отца, и мой траур менее всего может обидеть тебя.

— Хорошо, хорошо, — ответил Курт. — А недостаток внимания ко мне тоже служит доказательством уважения к покойному? Я понимаю, что замок может казаться тебе опустелым после смерти твоего попечителя; но не настолько же он пуст, чтобы ты не замечала в нем даже своего мужа и хозяина.

Молодая женщина встала; глаза ее сверкали:

— Курт, ты говоришь мне незаслуженные вещи. Я вовсе не хотела огорчать тебя; было бы странно и несправедливо стараться обидеть друга, которого я люблю с детства. Я не поцеловала твоей руки, это правда.

Она остановилась на минуту, как бы стесняясь говорить; но затем, гордо подняв голову, прибавила:

— Я целовала руку Лео, но он был моей первой любовью, а ты, ты внушаешь мне совершенное иное чувство, чем он или твой отец. Я не вышла бы за тебя, если бы не любила; но чувство это нечто среднее между моей любовью к твоему отцу и к Виллибальду. Будущее зависит от тебя, Курт.

Она подошла и положила свою руку на его.

— Если ты будешь добр, я буду больше любить тебя и тогда первая покажу уважение к своему мужу и господину, почтительно целуя его руку перед прислугой.

Она кончила свою речь шутливой и кокетливой улыбкой. Лоб Курта расправился; он слишком ценил красоту Розалинды, чтобы вконец испортить ее настроение в первые часы их любви.

Бедный Курт, ему все очень скоро надоедало. Красивейшая женщина, преданнейший друг, самая интересная вещь, все ему надоедало, кроме его капризов, эгоизма, жадности, низости. Это никогда не было лишним: в них он черпал новые силы, чтобы делаться дурным. В данную минуту его интересовала новая игрушка.

Он положил подушку у ног Розалинды и стал нашептывать слова любви, которые знал наизусть, повторяя одно и то же с маленькими вариациями, в будуаре благородной дамы и на ухо крестьянке.