Донгар – великий шаман - читать онлайн книгу. Автор: Кирилл Кащеев, Илона Волынская cтр.№ 6

– Бедей кара чедырымче! – сквозь завывание метели ритмично выводил глубокий мужской голос. – Пора мне возвращаться домой! Время войти в мой черный чум!

В такт его словам басовито заорал младенец.

И тогда шаман понял. Он заорал тоже – тоненько и жалобно, как придавленный волчьей лапой заяц. Дрожащей рукой рванул спрятанный под плащом нож. И кинулся к ребенку. Он должен успеть! Ему нужен всего один удар.

Вьюга взвыла. Подхваченный вихрем бубен завис перед шаманом в мельтешении снега, не подпуская к ребенку. Рука с поднятым ножом замерла, будто схваченная сильными пальцами. Смерч закружил над головой младенца. Темная тень жадно приникла к мягонькому, прикрытому лишь тонким пухом детских волосиков родничку на головке малыша. Начала медленно таять, просачиваясь внутрь. Исчезла.

Словно под навалившейся вдруг огромной тяжестью колыбель вырвалась из рук матери. Грозно и гулко ударилась оземь. Взметнувшийся вверх столб снега отшвырнул женщину прочь.

Старый шаман выкрикнул имя. Имя, пришедшее из страшных старых времен. Имя, которое уже тысячу Долгих дней и ночей помилованные голубоволосыми жрицами белые шаманы вспоминали с содроганием – и то лишь когда не слышат чужие уши.

Младенец медленно открыл глаза. Черный и страшный, засасывающий, как полынья над омутом, взгляд уставился на старика. Нож вывалился из враз ослабевших пальцев. Захлебываясь ужасом, старый шаман упал. Скорчился, словно пытаясь спрятаться в снегу.

Завывающий вокруг снежный буран исчез, будто его и не было. Пропал вьющийся над головами ворон. Вокруг воцарилась тишина.

Шаман робко приоткрыл один глаз. Он стоял на коленях посреди своего чума, у засыпанного снегом погасшего чувала. Рядом полуоглушенная молодая женщина раскачивалась, держась за голову, ничего не замечая вокруг. Посредине, в выбитой в полу глубокой яме, стояла колыбелька. Малыш в ней глядел перед собой младенчески-бессмысленным взглядом и тихонько агукал, пуская пузыри.

Шаман подполз к колыбели и тяжело плюхнулся рядом, безнадежно глядя то на младенца, то на потухший чувал.

– По-твоему пусть будет, – наконец, словно смирившись с чем-то страшным, но неизбежным, тихо выдохнул старик, склоняясь над самой колыбелью и пристально вглядываясь в безмятежно-невинные, пустые глазенки. – Не убью я тебя. Боюсь. Не хочу, чтоб ты меня там дождался. – Он махнул сухой ладонью куда-то вниз. – Но и помогать не буду. Думаешь, снова жить станешь? – старый шаман злорадно оскалился. – А вот не выйдет! – Поглядев, не пришла ли в себя полуоглушенная женщина, он быстро сделал в сторону младенца неприличный жест. – Никто от меня имени твоего не узнает! Ни мать твоя, ни ты сам! Поглядим, как твоя душа с остальными управится, – с торжеством закончил старик. Кряхтя, поднялся на ноги. Еще раз поглядел на малыша. – Ну зачем ты пришел? – с упреком бросил он. – Зачем в нашем селении родился? И от кого? От жреца храмового бродячего! – в голосе старого белого шамана прорвалось просто обжигающее презрение. – От геолога!

Аж из ледяного города богатей стражу вызвал. По всему стойбищу часовых выставил. И у чума своего тоже. Скачет из тайги белка рыжая… Махнул стражник мечом – срубил белке голову! Померла белка. Смеется богач – не пробраться тебе в стойбище, Черный! А на снегу у самых торбозов стражников черная тень проползла. Вынырнула из ручья нерпа… Бросил стражник копье – проткнул нерпу. Померла нерпа. Опять смеется богатый – не добраться тебе до моего чума, Черный! А в ручье вода черная стала, бежит, журчит, к чуму течет. Прилетел с далекого юга гусь… Выстрелил стражник из лука – подстрелил гуся. Упал гусь с самого неба и помер. Снова смеется богатый – не войти тебе в мой чум, Черный! А над чумом, над самым верхним отверстием, черная тучка пробежала. Ночь пришла, поел богатей оленины, тюленьего жира поел, сытый стал, сонный – начал укладываться. Лег он… Наверх посмотрел… А над полкой, где он спит… Черный шаман на стене висит! Глаза горят! Прыгнул черный шаман богатому на грудь – рот открыл… И втянул в себя его душу!

Девочка в слишком большой, явно справленной на вырост малице [4] , испуганно прикрыла род ладошкой:

– Съел?

– Зачем съел? – Рассказчик, толстый солидный мальчишка со стянутыми в короткую косу жесткими темными волосами, снисходительно усмехнулся, постукивая кончиком шеста-хорея по корке снежного наста. – Богатый сам помер. Без души как жить?

– А посему стлазники белку убили? И гуся? – шепелявя беззубым ртом, спросил пристроившийся рядом с девочкой малыш, закутанный так, что из меха торчал лишь похожий на плоскую пуговицу нос.

– Темный ты, Рап, прямо как вся Долгая ночь! – снисходительно ухмыляясь, обронил рассказчик. – Хороший шаман превращаться может. Берет звериную шкуру, на себя надел и – р-раз! Белкой стал! Р-раз – гусем стал… Вот стражники и думали, что это все Черный подбирается!

– Тебе, Аккаля, самому лучше думать, чего говоришь. Разве черный шаман хорошим может быть? – хмуро пробурчал еще один мальчишка. Он сидел на корточках у самых корней невысокой, жмущейся к мерзлой земле тундровой сосны. Его голова была низко опущена к коленям, волосы, длинные и, похоже, никогда не чесанные, свисали спутанной копной, закрывая лицо. – Черные порчу наводили – люди от нее мерли. Если кто из богатых болел сильно, Черного звал. Тот слугу брал и болезнь в него засовывал…

– Как засовывал? – из-под капюшона маленького Рапа сверкнули любопытством раскосые глазенки.

– Как-как… Так! – немедленно ухмыльнулся толстяк Аккаля, несколькими выразительными жестами изобразив, как и куда именно Черный шаман засовывал болезнь.

– У-у-у, – испуганно провыл маленький Рап. – Там у слуги потом и болело, да? А как же он сидел?

Старшие захохотали.

– Тихо вы! – сидящий у сосны мальчишка резко вскочил. Спутанные волосы откинулись на спину, открывая очень худое лицо с запавшими щеками и резко выступающими скулами. Он с тревогой огляделся, стреляя по сторонам беспокойными темными глазами.

Совсем неподалеку от них, между редкими низкорослыми тундровыми деревьями, заворочалось тяжелое. Но парня напугало не это. В блекло-голубоватом свете мерцающего под луной снега мелькнули роскошные тяжеловесные рога. Лохматый олень-карибу ударил копытом в снежный наст и начал что-то из-под него выедать. Кажется, успокоенный невозмутимым поведением рогатого красавца, мальчишка опустился обратно в ложбинку у корней и почти шепотом добавил:

– Наш шаман говорит – нельзя по Ночам шуметь! Йим! Запрет! Беда может быть!

– Что, Пукы, со страху в штаны наложил? – протянул Аккаля, кривя полные губы и презрительно глядя на тощего. – Боишься, Черный из тундры за твоей трусливой душонкой придет?

Пукы закусил губу – словно жалея, что заговорил. И снова угрюмо опустил лицо к коленям, прикрытым полами старенькой затрепанной парки.