– Я хотела оттуда убежать, мамочка, – сказала Махтаб так, словно я рассержусь на нее за то, что ей это не удалось. – Я знала дорогу от дома Малук. Иногда, когда Малук брала меня с собой за покупками, я хотела убежать от нее и вернуться к тебе.
Слава Богу, что она этого не сделала. Было страшно представлять ее одну на многолюдных улицах Тегерана, с их хаотичным движением, беспечными водителями и бессердечными, злобными и подозрительными полицейскими.
Конечно же, она не сбежала. И вообще ничего не предприняла. В этом-то и заключалась происшедшая с ней перемена. Махтаб поневоле постепенно ассимилировалась. Она покорилась. Боль и страх были для нее непосильным испытанием. Она была несчастной, больной, подавленной и… сломленной.
Эти два изменившихся человека вызвали перемены и в третьем – во мне. Долгие дни взаперти – я по-прежнему оставалась узницей в квартире Маммаля – способствовали размышлениям. Я облекала свои мысли в логические формулировки, анализируя и планируя свои действия тщательнее, чем когда бы то ни было. Факт был налицо – я никогда не смогу принять жизнь в Иране. Кроме того, я была твердо убеждена, что ни при каких обстоятельствах нельзя полагаться на внешнее спокойствие тронувшегося умом Махмуди. Сейчас он вел себя ровнее, разумнее, менее агрессивно, но все это до поры до времени. То было лишь затишье перед новой бурей.
Какая линия поведения была для меня оптимальной? Не вдаваясь в подробности – предугадать их я все равно не могла, – я пришла к некоторым общим выводам. Отныне я видоизменю и удвою свои усилия, направленные на то, чтобы выбраться из Ирана и вернуться в Америку вместе с Махтаб, однако теперь это будет иная, более тонкая тактика. Мне придется многое скрывать от дочери. Допросы, учиненные Малук, меня глубоко встревожили. Я не имела права обременять Махтаб излишней информацией, тем самым подвергая ее опасности. Я больше не должна заговаривать с ней о возвращении в Америку. Это решение далось мне нелегко, но оно носило временный характер. Я разделю с Махтаб любое радостное известие, как только оно появится. В глубине души я знала, что Махтаб желает подобного известия всем сердцем, так же как и я. Я не стану вселять в нее надежду. Не скажу ей ни слова до тех пор, пока мы не окажемся на пути в Америку, хотя я по-прежнему понятия не имела, как это осуществить.
Итак, в то время как Махмуди начал искать в жене и дочери духовную опору, мы – каждая по-своему – спрятались в свои панцири.
Между нами воцарился хрупкий мир; это было странное сосуществование – внешне оно казалось легче, спокойнее, безопаснее, внутренне было исполнено предельного напряжения. Наша повседневная жизнь улучшилась, однако подводные камни стали более устрашающими и зловещими, чем когда-либо.
Маммаль и Нассерин по-прежнему жили у родственников, однако Реза и Ассий вернулись в свою квартиру. Мы с Ассий возобновили нашу осторожную дружбу.
В тот год шестнадцатый день персидского месяца ордибехешта пришелся на 6 мая, это был день рождения двенадцатого имама – имама Мехди. Он исчез несколько веков назад, и шииты верят, что в последний день Страшного суда он вместе с Иисусом совершит второе пришествие. В день его рождения принято обращаться к нему с просьбами.
Ассий пригласила меня в дом к какой-то старушке, у которой подходил к концу сороковой год насра. Ее сделка с Богом заключалась в следующем: за исцеление дочери от практически безнадежной болезни она обязалась устраивать ежегодные празднования дня рождения имама Мехди.
Ассий сказала, что там соберется около двухсот женщин; мне вовсе не хотелось целый день слушать плач и молитвы, и я отказалась.
– Нет, я не пойду, – ответила я.
– Пожалуйста, пойдем, – настаивала Ассий. – Всякий, у кого есть заветное желание, платит деньги женщине, чтице Корана, и она за того молится. Меньше чем через год, до следующего дня рождения Имама Мехди, твое желание исполнится. Разве у тебя нет заветного желания? – Она тепло и искренне мне улыбнулась.
Она отгадала мое желание!
– Хорошо, – отозвалась я. – Если Махмуди меня отпустит.
К моему удивлению, он не возражал. Там должны были собраться чуть ли не все его родственницы, а Ассий присмотрит за мной и Махтаб. Кроме того, он хотел, чтобы я принимала участие в праздничных священнодействиях.
В назначенное утро дом наполнился людьми. Мужчины толпились у Резы, в то время как десятки женщин втискивались в машины, чтобы отправиться на празднование великого события в дом старушки, находившийся около аэропорта, примерно в часе езды от нас.
Этот день явился для меня полнейшей неожиданностью. В доме было полно женщин – без покрывал, все они были нарядно одеты – в яркие вечерние туалеты с глубокими вырезами на груди, у одних платья были расшиты блестками, у других – полностью обнажены плечи, некоторые надели брючные костюмы в обтяжку. Каждая постаралась причесаться и наложить на лицо яркую косметику. Золотые украшения так и сверкали. Из нескольких стереоколонок неслась громкая музыка бандери – барабаны и цимбалы. В гостиной яблоку негде было упасть: всюду танцевали женщины – руки над головой, бедра чувственно покачиваются. Ни на одной из них не было покрывала.
Ассий сдернула с себя чадру, и оказалось, что она в бирюзовом платье с вызывающим вырезом и увешана золотыми украшениями.
На Нассерин был темно-синий костюм, расшитый красным узором.
Здесь же присутствовали Зухра и Фереште, но почему-то без своей мамаши Амех Бозорг.
– Ей нездоровится, – объяснили они.
И немудрено, если учесть, что это за праздник. Амех Бозорг не любила чужой радости, вот и занемогла.
Вскоре началось веселье – группа женщин исполняла нечто похожее на танец живота. Некоторые пели. Вскоре к танцующим присоединились остальные в своих ярких одеждах.
Женщины по одной приближались к чтице Корана, сидевшей в углу, та объявляла желание каждой из них в микрофон, после чего нараспев читала молитву.
Фереште хотела хорошо сдать экзамены.
Зухра – мужа.
Ассий – чтобы Мехди смог ходить. Нассерин не хотела ничего.
Бурный праздник был в самом разгаре, когда Ассий обратилась ко мне:
– Разве у тебя нет желания?
– Есть, но я не знаю, как его загадать. Ассий сунула мне немного денег.
– Просто подойди к той женщине и отдай ей деньги, – сказала она. – Затем сядь рядом, и она за тебя помолится. Оглашать желание необязательно. Но когда она будет молиться, ты должна полностью на нем сосредоточиться.
Взяв Махтаб за руку, я направилась к святой. Вручив ей деньги, я молча села на пол возле нее.
Она накинула мне на голову кусок черной шелковистой материи и стала читать молитву.
Какая же я дура! – думала я. Конечно же, из этого ничего не выйдет. А вдруг выйдет? Надо испробовать любую возможность. И я сосредоточилась на своем желании: я хочу, чтобы мы с Махтаб вернулись в Америку.