Днем за нами заехали Эллен и Хормоз и повезли нас осматривать разрушенный город. Целые кварталы были стерты с лица земли – либо взрывами, либо пожарами. Над пепелищами все еще курился дым.
Что касается самой войны, тут мы были единодушны: война – это ужасно; что же до ее причин, то тут наши взгляды расходились. Я считала эту войну закономерным следствием того, что во главе правительства Ирана стоит фанатик и безумец. Махмуди и Хормоз кляли американцев, которые-де и были виноваты в этой бойне. Эллен заняла позицию мужчин.
Махмуди сел на своего конька – двурушничество американских властей. Ради сохранения паритета в Персидском заливе Соединенные Штаты ведут игру на два фронта, оказывая поддержку как Ираку, так и Ирану. По его убеждению, в США были произведены не только бомбы, сброшенные иракскими самолетами, но и противовоздушные установки, из которых вели огонь защитники Ирана. Но из-за долгосрочного эмбарго на поставки оружия Америка не могла открыто поставлять оружие Ирану.
– В связи с войной Иран вынужден нести колоссальные расходы, – бурчал Махмуди. – Из-за этого эмбарго нам приходится покупать оружие при посредничестве третьей страны и платить вдвое больше.
Все мы молили Бога, чтобы воздушный налет больше не повторился. Впрочем, в этом нас уверяли по радио – священная армия шиитов нанесет быстрый и точный ответный удар по американским марионеткам.
Судя по слухам, во время налета погибли десятки, если не сотни человек. Однако, согласно официальному правительственному сообщению, число жертв составило всего шесть; в новостях также говорилось, что по иронии судьбы воздушный налет доказал – Аллах на стороне Исламской Республики Иран. Дело в том, что иракская бомба – разумеется, по воле Аллаха – угодила в склад организации «Мунафакуин» – движения сопротивления в поддержку шаха. Следственная группа, прибывшая на место разрушения, обнаружила не только большие запасы оружия и боеприпасов, но и запрещенное законом оборудование для производства самогона.
По мнению правительства, это служило неопровержимым свидетельством того, что Аллах поможет Ирану выиграть войну, да еще и разгромить сатанинскую организацию «Мунафакуин».
В городе было введено военное положение. Поскольку электростанции пострадали во время бомбежки, все жители должны были соблюдать предельную экономию электроэнергии. С этой целью, а также в качестве меры безопасности вечерами в городе должно было производиться затемнение – до поступления нового распоряжения. Уличное освещение было отключено. В домах разрешалось пользоваться только самыми слабыми лампами, и то при занавешенных окнах. Махмуди постоянно носил с собой крошечный фонарик.
На смену дневным спорам и вопросам приходили ночные страхи и тревоги. В течение нескольких недель воздушные налеты повторялись каждую вторую-третью ночь, затем они стали еженощными. Вечерами, когда темнело, Махтаб жаловалась на боли в желудке. Я подолгу просиживала с ней в ванной – мы молились, плакали, дрожали. Теперь мы спали на полу в столовой под большим обеденным столом; чтобы уберечься от осколков битого стекла, мы занавешивали стол одеялами. Мы все страдали от недосыпания. Ничего ужаснее бомбежки нельзя было вообразить.
Как-то раз после школы, когда оранжевое такси доставило нас на улицу Шариати, мы с Махтаб, как обычно, отправились за хлебом. Нам захотелось барбари – это хлеб овальной формы, длиной около двух футов, из дрожжевого теста. Если его есть теплым и свежим, он гораздо вкуснее более популярного здесь лаваша.
В пекарне мы стояли в очереди более получаса, наблюдая за привычным коллективным действом. Мужчины трудились споро – взвешивали тесто, скатывали в колобки и откладывали в сторону, давая ему время подняться. Когда тесто было готово, один из работников придавал ему окончательную продолговатую форму и вылепливал пальцами гребешок во всю длину. Пекарь метал хлебы в печь и из печи, орудуя плоской лопатой, насаженной на восьмифутовую рукоять.
Тем временем запас теста подошел к концу. Первый – тот, с кого начинался конвейер, – стал сразу готовить новый замес. Он бросил дрожжи в огромный чан и включил воду. Зная, что чан наполнится не скоро, работник решил отлучиться. Он вошел в туалет – крошечную комнатку, отгороженную в середине пекарни. Когда он открывал дверь, чтобы войти, и через несколько минут – чтобы выйти, мы чуть не задохнулись.
Неужели он не вымоет руки, прежде чем снова приняться за работу? – подумала я. Умывальника нигде не было видно.
К моему ужасу, он сполоснул руки прямо над чаном, в котором должен был начать месить тесто.
Однако я не успела возмутиться, так как раздался вой сирен воздушной тревоги. А через несколько секунд – рев подлетающих самолетов.
Я лихорадочно соображала, как поступить, стараясь побороть панику здравым смыслом. Стоит ли нам переждать здесь или бежать домой? Для меня важно было доказать Махмуди, что мы в состоянии о себе позаботиться, – в противном случае он прекратит отпускать нас одних.
– Махтаб! Бежим! – крикнула я.
– Мама, я боюсь!
Я схватила малышку на руки. Какое-то чутье толкало меня с улицы Шариати в переулок. Я свернула в лабиринт газонов на задах наших домов, работая ногами с такой силой, на какую только была способна. Повсюду вокруг нас разносился захлебывающийся рев самолетных двигателей, залпы противовоздушных орудий, невероятный грохот угодивших в цель бомб, завывания и вопли умирающих.
Осколки артиллерийских снарядов шлепались на землю рядом с нами, причем некоторые были так велики, что могли убить. Мы же продолжали бежать.
Махтаб уткнулась личиком мне в грудь, вцепившись пальцами в плечи.
– Мамочка, мне страшно! Мне страшно! – всхлипывала она.
– Все будет хорошо, все будет хорошо, – кричала я изо всех сил. – Молись, Махтаб! Молись!
Наконец мы добрались до нашей улицы и, уже спотыкаясь, – до дверей нашего дома. Махмуди стоял на пороге в тревожном ожидании. Завидев нас, он распахнул дверь и втащил нас внутрь. Тесно прижавшись друг к другу, прислонившись спиной к бетонным стенам, мы переждали бомбежку в коридоре на первом этаже.
Однажды мы с Махтаб, усадив Амира в коляску, отправились в парк. Для того чтобы попасть в детский городок, надо было пройти мимо волейбольной площадки, где шла оживленная игра. Около двадцати мальчишек резвились на солнышке в прохладный, уже почти весенний день.
Махтаб раскачивалась на качелях, когда я услышала взволнованные голоса, доносившиеся с волейбольной площадки. Обернувшись, я увидела четыре или пять белых микроавтобусов «ниссан», загородивших вход в обнесенный забором парк. Пасдар! Видимо, они явились, чтобы проверить всех, кто гуляет в парке.
Я осмотрела свой «наряд». Манто наглухо застегнуто, русари на месте. Но мне вовсе не хотелось встречаться с пасдаром, и я решила поскорее уйти домой. Я окликнула Махтаб.
Толкая перед собой коляску с Амиром, я направилась к воротам. Махтаб семенила рядом. Уже около волейбольной площадки я поняла, что сегодняшним «объектом» действий пасдара были эти самые подростки. Под дулами ружей мальчики брели к машинам. Они повиновались молча.