Следующие несколько часов мы взволнованно говорили об Америке, предаваясь воспоминаниям. Как же мы соскучились по своей родине. Несколько раз нас прерывал Амаль, звонивший справиться, все ли у нас в порядке, и сообщить, правда весьма туманно, что дело двигается.
Последний звонок раздался в половине первого ночи.
– Сегодня я больше звонить не буду, – сказал он. – Вам надо как следует выспаться – впереди тяжелые испытания. Ложитесь, а утром поговорим.
Мы с Махтаб раздвинули продавленный диван и провели ночь в молитвах и ворочанье с боку на бок. Махтаб задремала, я же так и не сомкнула глаз; когда в комнату медленно вполз рассвет, позвонил Амаль и сказал, что сейчас придет.
Он появился около семи с доверху набитым рюкзачком, где были хлеб, овечий сыр, помидоры, огурцы, яйца и молоко. Он принес также книжки-раскраски и цветные карандаши для Махтаб и целлофановый пакет с моими вещами, которые я оставила у него во вторник. Кроме того, он вручил мне дорогую наплечную кожаную сумку – прощальный подарок.
– Я работал всю ночь, вел переговоры с разными людьми, – сказал он. – План таков: вы бежите в Турцию.
В Турцию! Я испугалась. Перелет до Бандар-Аббаса, а оттуда – на катере через Персидский залив, перелет до Захедана и нелегальная переправа через границу с Пакистаном, перелет до Токио по чужому паспорту – вот каковы были наши рабочие варианты. Турция всегда была наименее предпочтительным. Амаль говорил мне, что побег через Турцию требует не только колоссальных физических сил, но и чрезвычайно опасен из-за людей, к которым придется обращаться.
– Теперь, когда вас хватились, аэропорт исключается, – объяснил он. – Уедете из Тегерана на машине. Путь до турецкой границы хоть и долгий, но все же кратчайший.
Он пытался договориться с человеком, который бы довез нас до Тебриза – город в северо-западной части Ирана, – а оттуда на запад, где нас переправят через границу в карете «Скорой помощи» Красного Креста.
– Они запросили тридцать тысяч американских долларов, – сказал Амаль. – Слишком дорого. Я пытался сбить цену. Мы сговорились на пятнадцати, но и эта сумма чересчур велика.
– Соглашайтесь.
Я не знала, сколько денег осталось на наших банковских счетах, но это не имело значения. Где-нибудь, как-нибудь я сумею достать деньги.
Амаль помотал головой.
– Слишком дорого, – повторил он.
Только сейчас до меня дошло, что речь идет о деньгах Амаля, а не о моих. Он должен был выплатить их вперед, без каких-либо гарантий, что я доберусь до Америки и верну долг.
– Я попробую поторговаться, – сказал он. – Сегодня у меня много дел. Если что-нибудь понадобится, звоните на работу.
Этот тяжелый день мы с Махтаб провели, сидя рядом, за разговорами и молитвами. Время от времени она бралась за раскраски, но не могла сосредоточиться. Я ходила взад-вперед по вытертым персидским коврам – адреналин не давал мне присесть, меня наполняли одновременно радостное возбуждение и мучительные страхи. Не эгоистично ли я поступаю? Не рискую ли жизнью своей дочери? Пусть здесь плохо, но все же не лучше ли ей расти в этой стране – со мной или без меня, – чем не вырасти вообще?
Амаль вернулся около полудня и сообщил, что ему удалось сбить цену до двенадцати тысяч долларов.
– Хорошо, – сказала я. – Для меня это не имеет значения.
– Думаю, на меньшее они не согласятся.
– Хорошо.
Он попытался меня приободрить:
– Эти ребята вас не обидят. Обещаю. Они славные люди. Я навел о них справки, и знаете, если бы я допускал мысль, что из-за них вы можете пострадать, я бы никогда вас с ними не отправил. Вариант не из лучших, но мы должны действовать по возможности быстро. Они о вас как следует позаботятся.
Ночь с четверга на пятницу была еще одной бессонной вечностью. Диван оказался настолько неудобным, что мы решили расположиться на полу, на тонких одеялах. Махтаб спала безмятежным детским сном, мне же не было покоя – он мог наступить только тогда, когда я доставлю свою дочь в Америку или погибну в пути.
В пятницу рано утром Амаль снова принес еду – какое-то блюдо из курицы, завернутое в газету, и редкое угощение для Махтаб: кукурузные хлопья, – а также новые книжки-раскраски, одеяло, пальто для Махтаб, черную чадру для меня и маленький тюбик жвачки немецкого производства. Пока Махтаб рассматривала этот потрясающий подарок, мы с Амалем обсуждали положение дел.
– Я работаю круглые сутки, – сказал он. – Ситуация затрудняется еще и тем, что у большинства людей нет телефонов.
– Когда мы выезжаем? – нетерпеливо спросила я.
– Пока не знаю. Я бы хотел, чтобы сегодня днем вы еще раз позвонили мужу, но не отсюда. Я побуду с Махтаб, а вы отправитесь звонить на улицу из телефона-автомата. Мы запишем все, что вы должны будете ему сказать.
– Хорошо, – ответила я.
Мы с Махтаб безоговорочно доверяли Амалю. Ни с кем другим она бы не согласилась остаться без меня. Но малышка понимала, что вся интрига плетется вокруг нее.
Она кивнула в знак одобрения и улыбнулась, глядя, как мы жуем ее жвачку.
Днем я покинула относительно безопасное убежище, предоставленное Амалем, и вышла на холодные и зловещие улицы Тегерана. Впервые за полтора года я была рада тому, что можно спрятать лицо под чадрой. Ледяной ветер сбивал меня с ног, когда я шла к телефону-автомату на углу, в безопасном отдалении. Онемевшими пальцами я сняла трубку и набрала номер. Затем вынула из сумочки записи-подсказки.
К телефону подошел Маджид.
– Где ты? – спросил он. – Где ты?
Оставив его вопрос без внимания, я задала свой:
– Где Махмуди? Я хочу с ним поговорить.
– Махмуди нет дома. Он уехал в аэропорт.
– Когда он вернется?
– Часа через три…
– Мне надо обсудить с ним нашу проблему.
– Он тоже хотел бы с тобой увидеться. Пожалуйста, приходи.
– Хорошо, завтра я приведу Махтаб и своего адвоката, и мы побеседуем, но чтобы в доме никого больше не было. Передай ему, что я могу прийти либо между одиннадцатью и двенадцатью, либо между шестью и восьмью. Мой адвокат свободен только в эти часы, – солгала я.
– Приходи между одиннадцатью и двенадцатью. Он отменил завтрашний прием. Но только без адвоката.
– Нет. Без адвоката я не переступлю порог дома.
– Приходите вдвоем с Махтаб, – настаивал Маджид. – Мы обо всем договоримся. Я буду здесь.
– Я боюсь. Прежде, когда Махмуди избил меня и запер в квартире, ни ты, ни твоя семья ничего не сделали, чтобы мне помочь.
– Не беспокойся. Я буду здесь, – повторил Маджид. Я была рада возможности презрительно рассмеяться.