Сын Тарзана - читать онлайн книгу. Автор: Эдгар Берроуз cтр.№ 37

Голос ее задрожал. Она совершенно забыла, что собиралась подразнить мистера Морисона. Она вспомнила о Кораке… Она так давно не вспоминала о нем…

Некоторое время они ехали молча, погруженные в собственные мысли.

Перед девушкой вставал образ прекрасного юноши, с леопардовой шкурой на плече. Вот он возвращается с охоты, прыгая по ветвям деревьев с еще теплой добычей за плечом; за ним виднеется грузная фигура огромной человекообразной обезьяны; Мериэм смеется и радостно прыгает на гибких ветвях, приветствуя их возвращение. О, как сладко вспоминать это! А вот перед ней встает и другая картина — длинные, темные ночи — жуткие ночи джунглей… Так холодно, сыро и неуютно во время дождей. Словно из какого-то адского подземелья доносится снизу рычание невидимых хищников; там пантеры, львы, опасные гады, змеи… Ужасные ночи… Но они с лихвой искупались ясными, солнечными днями, дикой свободой джунглей и, больше всего, — дружбой Корака.

Морисон думал о другом, мысли прыгали и путались у него в голове. Чем глубже он разбирался в своих чувствах, тем очевиднее становилось для него, что он действительно влюбился в эту девушку, о которой ничего не знал до этой поры, и даже был готов подарить ей свое благородное имя. Он не может жениться на ней, как не может жениться на какой-нибудь павианихе. Для нее будет достаточно его любви, имя же свое он предоставит другой женщине — из своего круга.

Девушка, которая, по ее же словам, жила полуголая среди обезьян, не может иметь очень точных представлений о добродетели. Если он сделает ее своей любовницей, и это будет для нее слишком много. Чем больше мистер Морисон Бэйнс думал об этом, тем более он убеждался, что это самый благородный поступок. Как счастлива будет она там, среди лондонской роскоши. Она вдоволь будет пользоваться его любовью и его текущим счетом в банке. Но был один щекотливый пункт, который он хотел выяснить, прежде чем приступить к выполнению своей блестящей программы.

— Кто же были такие Корак и Акут? — спросил он.

— Акут был Мангани, — ответила Мериэм, — а Корак — Тармангани.

— А позвольте узнать, что это значит: Мангани и Тармангани?

Девушка рассмеялась.

— Вот вы — Тармангани, — объяснила она, — а Манга-ни — это… те, кто покрыты шерстью. Вы их зовете обезьянами.

— Значит, Корак был белый человек?

— Да.

— И он был вашим… ж… вашим… эээ…? Он запнулся и покраснел. Девушка смотрела на него

такими светлыми, невинными глазами, что ему стало вдруг

стыдно.

— Моим чем? — спросила она простодушно, не догадываясь, на что намекает мистер Морисон.

— Вашим… эээ… братом? — пробормотал тот.

— Нет, Корак не был моим братом, — ответила она.

— Вашим супругом, в таком случае? Мериэм звонко расхохоталась; она была очень далека от мысли, что подобный вопрос оскорбителен.

— Супругом! — вскричала она. — Как по вашему, сколько мне лет? Я слишком молода, чтобы быть замужем. Я никогда и не думала о таких вещах. — Корак был… — на этот раз она замялась, так как никогда раньше не пробовала разобраться, кем ей приходился Корак. — Ну, да, Корак был… ну, просто Корак! — и она снова залилась веселым смехом — над удивительной ясностью своего определения…

Он смотрел на нее и слушал ее; она говорила, казалось, так искренне, но Морисон все-таки никак не мог проникнуть в тайны ее девичьей души. В то же время ему хотелось, чтобы его предположения относительно неустойчивости ее добродетели оказались правдой, иначе ему придется оставить свои планы. Почтенный мистер Морисон Бэйнс до известной степени не был лишен чувства совестливости.

* * *

Вскоре после того, однажды вечером, они вдвоем сидели на веранде. Они только что кончили партию тенниса. Выиграл Морисон. Он действительно был очень хорошим спортсменом. Он рассказывал Мериэм о Лондоне и Париже, о театрах, балах и банкетах, о прелестных женщинах и удивительных платьях, об их развлечениях, об их богатстве и блеске. Мистер Морисон был большой мастер по части увлекательной хвастливой болтовни. Его эгоизм сквозил в ней на каждом шагу, но он не был ни назойлив, ни утомителен…

Мериэм была очарована. Его рассказы казались молодой девушке волшебными сказками. Сам Морисон представлялся ей великим и удивительным человеком. Завороженная, она молчала. Замолчал и он и вдруг нагнулся к самому ее уху.

— Мериэм… — прошептал он. — Моя маленькая Мериэм! Могу ли я надеяться… что вы позволите мне называть вас "маленькой Мериэм"?

Девушка взглянула на него широко раскрытыми глазами. Но он уже стоял в тени, и она ничего не увидела. Она дрожала, но не отворачивалась от него. Он обвил руку вокруг ее талии и прижал ее к себе крепче.

— Я люблю вас! — шептал он.

Она молчала. Она не знала, что сказать. Она ничего не знала о любви. Она никогда не думала о ней. Но ей казалось, что это очень хорошо, когда любят. Так мало в своей жизни видела она доброты и сочувствия.

— Скажите же, скажите! — бормотал он. — Скажите, что вы тоже любите меня?

Их губы сблизились. Вдруг она ясно представила себе Корака и вспомнила его поцелуи. И тут она впервые догадалась, что значит любовь. Она осторожно выскользнула из его рук.

— Я не знаю, я не уверена в этом. Нужно подождать. Я еще молода для замужества. Я боюсь, что Париж и Лондон испугают меня.

Мериэм поднялась. Образ Корака вновь встал в ее воображении.

— Спокойной ночи! — сказала она. — Мне жаль будет покинуть эту страну, — и она показала на звездное небо, на огромную луну, на темные заросли джунглей. — О, как я люблю ее!

— Лондон вы полюбили бы еще больше! — искренне сказал он. — И Лондон полюбил бы вас. Вы были бы знаменитейшей красавицей в любой европейской столице. Мир был бы у ваших ног, Мериэм.

— Спокойной ночи! — повторила она и вышла. Морисон вынул папироску из портсигара, закурил и, улыбаясь, выпустил струйку дыма, и струйка, синея, полетела к луне и растаяла в ее свете.

На следующий день Мериэм и Бвана увидели с веранды скачущего к ним по степи всадника. Бвана был озадачен. Он знал не только каждого белого, но каждого негра на много миль кругом. Если бы хоть один белый появился за сто миль от имения, Бвана узнал бы о нем. Ему непременно донесли бы, со всеми подробностями, где охотится белый, много ли он убивает и не убивает ли при помощи запретных средств? (Бвана не позволял охотиться с помощью синильной кислоты или стрихнина). Ему донесли бы также, как обращается этот новопришелец со своими людьми.

Многих европейцев прогонял Бвана назад на берег моря. Все начальники отрядов и караванов боялись Бваны, и поэтому всякий белый, охотящийся за львами с помощью отравленных приманок, оставался без людей — никто не шел к нему. Зато все добросовестные охотники и все туземцы любили и уважали Бвану. Его слово было законом в здешнем краю.