Его глубоко посаженные темные глаза были серьезны и озабоченны.
– Останься со мной навсегда, Лунзи. Я люблю тебя. Пожалуйста, останься.
– И он наклонил голову, нежно прикасаясь губами к её губам снова и снова.
– Я останусь, – прошептала она, откидываясь вместе с ним на мягкие диванные подушки. – Я буду с тобой, сколько смогу.
Глава 5
Голограмма Фионы занимала почетное место на вращающемся круглом столе в гостиной квартиры, которую теперь совместно занимали Лунзи и Ти. Изучая медицинские карты пациентов, Лунзи время от времени поглядывала на дочь.
Фиона, сияя неувядающей улыбкой, как бы подавала матери знак. «Найди меня», – казалось, говорила она. Солнечный свет лился сквозь её изображение, играя рубиновыми бликами на белых мягких стенах комнаты.
Подходил к концу второй год пребывания Лунзи на Астрис. Трудно было сдерживать данное шефу Вилкинсу обещание быть терпеливой, когда она чувствовала, что ей следует не сидеть сложа руки на одном месте, а искать дочь. Хотя почти все время Лунзи уходило на многочисленные дела и упражнения, предписанные курсом самодисциплины, она никогда не забывала запустить программу «Зеркало» и проверить все возможные источники информации, надеясь все-таки напасть на след Фионы. Она уже израсходовала уйму денег, но все последнее время не слышала ничего нового. Это огорчало.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как они с Ти решили жить вместе.
Почти в то же самое время Памела робко спросила у Лунзи, не будет ли она возражать, если её возлюбленный поселится в их жилище вместе с ней. Памела была чрезмерно застенчива в вопросе обычных между взрослыми отношений. В современной культуре, как и в другие времена, не считалось позором быть, что называлось, «разделяющими тепло». Фактически все студенты и граждане, чей жизненный уклад предполагал свободный секс и кто со всей ответственностью мог поручиться за своё здоровье и отсутствие порочных пристрастий, не скрывали своих привязанностей, поэтому не было никакого риска, но только одно сплошное удовольствие. Любовники, солгавшие о своем состоянии здоровья, скоро обнаруживали, что они остались в полном одиночестве: о таких шла дурная слава, и никто больше им не доверял.
Студенты-медики лучше остальных знали, какие кошмарные вещи могут произойти, если не позаботиться о «чистоте», поэтому они были особенно щепетильны в этом вопросе. В противном случае их свои бы заклевали, всплыви такое дело на поверхность. Лунзи относилась к Ларену с симпатией, поэтому она уступила ему свою кровать без малейшего сомнения и перевезла свои скромные пожитки к Ти.
Как партнер Ти был деликатен и даже, можно сказать, почтителен. С самого первого дня он держал себя так, словно считал огромной любезностью со стороны Лунзи, что она согласилась разделить вместе с ним его кров. Не торопясь высказывать своё мнение, чтобы не навязать своих взглядов, он упрашивал её окинуть взором комнаты и решить, что, с её точки зрения, следует убрать или изменить, чтобы она могла почувствовать себя более комфортно. Он стремился сделать для её удовольствия все. Лунзи его рвение несколько даже подавляло: ей куда более были привычны безразличие к комфорту её соседей по общежитию и тяга к уединению тех, кто живет в космосе. Личных вещей у Ти было немного. В число их входило некоторое количество книг на дискетах и в информационном кубе и множество музыкальных дисков. Вся мебель была подержанной – обычное явление в университетском мире. Он объяснил, что большей частью его имущества распорядились в соответствии с его преждевременным завещанием, которое было утверждено автоматически, когда ни один из командных постов ФОП не смог установить с ним связь в течение десяти лет.
– Это совершенно нелепая установка, – доказывал он. – Ведь кто-то может быть вне досягаемости гораздо более продолжительное время, чем какой-то десяток лет, если находится в дальнем уголке огромной Галактики. А кто-то наверняка до сих пор ещё не разбужен!
В свою очередь, и Лунзи старалась считаться с его предпочтениями. А может, это его настойчивые требования пробудили присущий ей дух противоречия. Но что бы ни являлось причиной, Лунзи поменяла в его квартире так мало, как только было возможно. Она любила спартанскую обстановку, которая лучше позволяла сосредоточиться на главном, чем уютный беспорядок студенческого жилья. И только когда Ти выразил недовольство, что она ведет себя как гость, а не постоянный жилец, Лунзи повела его делать покупки. Они выбрали двухмерную картину университетского художника и пару эстампов в голограммной технике, которая нравилась им обоим. Она купила все сама, не сказав ему цены. Вместе они развесили эти произведения искусства в той комнате, где проводили большую часть времени.
– Вот теперь я вижу руку Лунзи! – радостно воскликнул Ти, любуясь тем, как запечатленная на картине луна сочетается с преимущественно белым убранством комнаты. – Теперь это наш дом.
* * *
Лунзи отложила последний информационный кубик.
Ей нравился дом Ти. Он был просторным, даже – для квартиры одинокого человека – несколько нарочито; вдоль двух стен большой комнаты простирались широкие оконные проемы. Лунзи потянулась, разминая похрустывающие суставы, отчего манжеты её просторных спортивных брюк поддернулись выше лодыжек, а широкие рукава блузы из светширта соскользнули на макушку, приведя волосы в беспорядок, и прошествовала открыть окна, чтобы впустить в комнату теплый полуденный бриз.
Диафрагменное регулирование величины оконных проемов было выверено так, чтобы солнце максимально освещало белые ковровые покрытия. Обе стены в это время дня заливал свет. Кружка ароматного травяного чая подогревалась на кухне, видневшейся сквозь дверной пролет. Синтезатор пищи – гораздо более совершенной модели, чем тот, что был в её собственном университетском жилище, – они спрятали в нише кухонной стены за декоративным панно: так он меньше мозолил глаза. Они с Ти по-прежнему предпочитали готовить сами, когда позволяло время. Лунзи с удовольствием пользовалась счастливой возможностью побаловать себя маленькими радостями, которые редко выпадают на долю студентов и космических скитальцев.
В течение этого учебного семестра Лунзи была определена на должность ассистента доктора Рута в поликлиническом отделении. После того как она со стыдом примирилась с воспоминанием о скандале с пациентом-»тяжеловесом» и высказала свою обеспокоенность тем, что её душевное состояние отразилось на процессе лечения, Рут расспросил Рик-ик-ита и проанализировал ситуацию вместе с Лунзи. По мнению доктора, ничего ужасного с ней не произошло: мало найдется таких, кого общение с подобными субъектами хоть иногда не выбивало бы из колеи. Он убедил её, что никакой ксенофобии у неё нет.
– Рассерженный «тяжеловес» запросто может испугать нормального человека, – уверял он. – Вы можете бояться его со спокойной совестью.
Лунзи была благодарна ему за то, что он не увидел в этом значительного отклонения от нормы, и поклялась себе впредь сохранять самообладание. Но она не имела возможности на практике проверить себя до тех пор, пока ещё нескольким «тяжеловесам» не потребовалась медицинская помощь.