Он выхватил шаур – и тут ближайшая тварь резко распрямилась
и прыгнула. Сварог инстинктивно пригнулся, и только это спасло его – тварь,
очевидно, не понимала, что он может худо-бедно видеть в наведенной темноте. Она
перелетела через Сварога и шумно брякнулась оземь, взвыла тихонько, заскулила.
Со стороны ее коллег послышалось злобное шипение.
– Я слышу что-то! – крикнул Олес.
И тогда Сварог начал стрелять. Сжав зубы, боясь только
одного: как бы не зацепить своих…
А вот звездочки он видел идеально – ослепительными кометами
они вылетали из шаура, прорезали тьму и настигали цель. И бестии из мрака с
едва слышным фуком разлетались в клочья.
– На землю! – крикнул он изо всех сил. – На землю,
сучьи дети, задену же!
– Да что… – возмутился Пэвер, но Сварог сделал к нему
шаг и сбил с ног:
– Ложитесь, задену же, обормоты!
Наконец, послушались. Растянулись на траве.
Отовсюду неслись вой, повизгивания, шипение и клекот.
Одна тварь подобралась почти вплотную к Кане – и тянет к ее
горлу скрюченную пупырчатую лапу с перепонками между пальцев. Сварог быстро
прицелился, потянул крючок… И тут же развернулся в другую сторону. Он стрелял,
стрелял и стрелял – а конца и края уродам не было. Серая тень мелькнула в
воздухе и исчезла в гуще нежити: Чуба нанесла свой удар… В глазах уже
рябило от ярких черточек, оставляемых на черном бархате тьмы серебром из шаура,
Сварог палил в белый свет как в копеечку – если, конечно, уместно такое
сравнение для полной темноты, поливал серебром все вокруг, деревья, кусты, тварей…
И настал момент, когда теневая орда дрогнула и стала
отступать, жалобно стеная и огрызаясь. Уползать в тени под деревьями,
скрываться в полумраке чащи, прятаться в сумерках ельников… И вместе с
отступлением тварей возвращалось зрение, возвращался свет – медленно, но
возвращался…
– Отбой, господа, – сказал Сварог и подул на сведенный
судорогой палец, которым он давил на курок шаура. Снова вставало солнце, снова
белел туман и было утро. – Гости разошлись по домам.
– Боже, что это было? – простонал Пэвер, садясь и тряся
головой. – Меня что-то сшибло с ног…
– Чуба! – позвал Сварог.
Волчица появилась откуда-то из зарослей, с оскаленных клыков
свешивались прозрачные ошметки чего-то или кого-то, и была она вся, с лап до
головы, перепачкана желтоватой слизью. Села в сторонке и принялась
вылизываться, то и дело тряся башкой от брезгливости.
– Это Люди Сумерек, – сказала Кана, и в глазах ее
появился непритворный страх. – Нежить. Живут в самой глубине океана, а на
поверхность поднимаются только в сильные шторма – поохотиться… Много людей с
Островов попали к ним в лапы…
– Из океана? – спросил Олес. – Но здесь же суша…
– Давно ли? – напомнил Рошаль и посмотрел на Сварога
исподлобья. – Мастер капитан, я приношу свои извинения…
– Пустое, масграм, – Сварог сунул шаур за пояс. –
Я так понимаю, что эти теневые ребята внушают жертвам чувство ненависти…
– Совершенно верно, – сказал Пэвер. – Я читал о
них. Они, вообще-то, гурманы, предпочитают крупную рыбу – вроде акул,
подплывают, одурманивают злобой, и когда рыбешки начинают друг друга крошить в
мелкую капусту, нападают сами… А тут, наверное, приспособились как-то…
– В общем, пакость, – констатировала Чуба, более-менее
приведя себя в порядок и вернувшись в облик человека – человека растрепанного и
перепачканного, но донельзя довольного собой.
– Тихо! – Сварог поднял руку и прислушался.
Все замерли. Показалось? Или действительно где-то впереди,
далеко-далеко, на грани слышимости кто-то играет на дудочке? Причем мелодия до
боли знакомая… Всплыло в памяти: «Когда-то в утренней земле…»
– Слышите? – тихо спросил Сварог.
– Тихо, как на дне океана… – ответил Олес, но тут и Рошаль
поднял руку:
– Погоди-ка… Да, мастер капитан, по-моему, кто-то поет…
– Не поет, а играет. На свирели, – возразил Пэвер.
– А кому придет в голову играть на свирели посреди леса?
– Духам леса, милая Кана, кому же еще…
Вернулась Чуба, разведывавшая дорогу впереди, вернулась
бегом и уже в человеческом облике.
– Там… – запыхавшись, она указала вперед, – там есть
что-то… Я не понимаю.
– Опасно?
– Не понимаю… Это не нежить и не магия. Это другое…
Сварог немного поразмыслил, сверился со стохом и решился:
– Ну что ж, посмотрим, кто там музицирует. Все равно нам
туда… Чуба, человеком.
Шли около часа по густому лесу, и с каждым шагом звук
нарастал, ширился, приближался, вон за тем выворотнем определенно должен быть
его источник – но проходили минуты, а источник переливчатой мелодии как будто
удалялся от них.
– Заманивает. Точно заманивает! – сказал Рошаль,
брезгливо отдирая от рукава прицепившийся репей. – Еще какие-нибудь Люди
Сумерек…
– Куда заманивают? – возразил Сварог. – Мы идем
точно по маршруту, нас и заманивать не надо – сами придем… Стойте-ка, вон там,
кажется…
Деревья словно расступились, и они оказались на небольшой
лужайке, окруженной частоколом толстенных деревьев. А посреди лужайки, на
пне размером со стол короля Артура и с по меньшей мере сотней коричневых
камбиальных колец сидел вылитый Пан. Или фавн – кому как нравится. Низкорослый,
коренастый, с седой бородищей до пупа и с поросшими рыжими кудряшками козлиными
ногами. Сидел и играл себе на свирели, а мелодия, завораживающая, тягучая,
монотонная, лилась по земле и устремлялась ввысь. По траве стелился туман,
лизал желтые копыта Пана, и вся эта картинка была такой неестественной, такой надуманной,
словно декорация к дешевому ужастику.
Сварог уловил мелодию и, сам не зная почему, будто его
подтолкнули, вполголоса прочитал под аккомпанемент:
Когда-то в утренней земле
Была Эллада…
Не надо умерших будить,
Грустить не надо.
Проходит вечер, ночь пройдет
– Придут туманы,
Любая рана заживет,
Любая рана.
Зачем о будущем жалеть,
Бранить минувших?
Быть может, лучше просто петь,
Быть может, лучше?
О яркой ветренней заре
На белом свете,
Где цепи тихих фонарей
Качает ветер,
А в желтых листьях тополей
Живет отрада
– Была Эллада на земле,
Была Эллада…