– Они не узнают, – отозвался он. – Я ведь уверен, ты меня прикроешь. Приезжай за мной через неделю. Думаю, этого времени будет достаточно.
Кристиан думал, что же произойдет с Фрэнсисом за эти дни? Он был близок к тому, чтобы заплакать. Обняв Фрэнсиса за плечи, он спросил:
– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?
Кеннеди отрицательно покачал головой и зашагал через ворота к монастырю. В тот день Кристиан пришел к выводу, что Кеннеди в полном порядке.
Следующий после Рождества день был таким ясным и ярким, таким очищенным морозом, что, казалось, весь мир накрыт стеклянным колпаком: небо, как зеркало, а земля, как коричневая сталь. Когда Кристиан подъехал к монастырским воротам, Кеннеди в ожидании стоял там один, без всякого багажа, руки закинуты за голову, тело напряжено, а взгляд устремлен вверх. Похоже, он наслаждался свободой.
Кристиан вылез из машины, чтобы поздороваться с ним. Фрэнсис Кеннеди торопливо обнял его, весело и громко поприветствовал. Казалось, что за эти дни, проведенные в монастыре, он помолодел. Он улыбнулся Кристиану, и это была одна из его редких ослепительных улыбок, очаровывающих массы. Эта улыбка убеждала мир, что счастье можно завоевать, что человек добр по природе, что мир всегда будет стремиться к совершенству. Эта улыбка заставляла любить его, потому что в ней светилась радость видеть вас. Кристиан, увидев эту улыбку, почувствовал облегчение: Фрэнсис будет в полном порядке. Он станет таким же сильным, каким был всегда, будет надеждой всего мира, защитником своей страны и своих соотечественников. Теперь они вместе совершат великие дела.
Все с той же ослепительной улыбкой на лице Кеннеди взял Кристиана за руку, заглянул ему в глаза и сказал – просто и в то же время как-то весело, словно он говорил о чем-то совершенно неважном:
– Бог не помог.
В то морозное утро Кристиан окончательно убедился, что в Кеннеди что-то сломалось, что он уже не станет прежним, что какая-то часть его разума отсечена, и в нем будет ощущаться некий налет фальши, которого раньше никогда не было. Он видел, что сам Кеннеди не догадывается об этом, да и никто другой не заметит. И только он, Кристиан, один знает, потому что оказался здесь в этот момент, увидел ослепительную улыбку и услышал насмешливые слова «Бог не помог».
– Чего ты хочешь, – отозвался Кристиан, – ты ведь дал ему только семь дней.
Кеннеди рассмеялся.
– А он человек занятой, – ответил он.
Они сели в машину и провели замечательный день. Кеннеди никогда еще не бывал таким остроумным, в таком приподнятом настроении. Его переполняли планы, он думал о том, как соберет администрацию и осуществит в предстоящие четыре года большие дела. Он выглядел человеком, смирившимся со своим горем и вновь полным энергии. Это почти убедило Кристиана.
В четверг Кристиан Кли на несколько часов ускользнул из суматошного Белого дома, чтобы расставить все по местам. Прежде всего ему нужно было встретиться с Юджином Дэйзи, затем с некоей Джералиной Альбаниз, потом навестить Оракула, а также увидеться со знаменитым врачом Зедом Аннакконе.
Дэйзи он захватил в его офисе на несколько минут.
Следующим пунктом был Национальный научный институт, где работал доктор Аннакконе. Кристиан торопился, так как ему надлежало принять участие в совещании Белом доме, которое Кеннеди собирает для выработки окончательной стратегии перед голосованием в конгрессе. Он невесело подумал, что сегодня разрешит некоторые проблемы и даст Кеннеди кое-какие шансы в борьбе. В его сознании что-то переключилось. Сегодня ему предстояло тайно допрашивать Адама Грессе и Генри Тиббота, но разум отказывался включать этих двух молодых ученых в повестку дня. Допросить их он обязан, но допрос не должен занимать его ум, пока он к нему не приступит.
Доктор Зед Аннакконе был низкорослым мужчиной с могучей грудью и настороженным лицом, выражавшим не столько высокомерие, сколько уверенность человека, что он знает о важных вещах на этой земле больше, чем кто-либо другой. И это было совершенно справедливо.
Доктор Аннакконе занимал пост советника президента США по вопросам медицины. Одновременно он был директором Национального института исследований мозга и возглавлял отдел медицинских советников в Комиссии по атомной безопасности. Однажды на обеде в Белом доме Кли услышал, как доктор заявил, что мозг – это такой сложный орган, который может производить любые требуемые организму химикалии. И Кли тогда подумал: «Ну и что?»
Доктор, прочитав его мысли, похлопал его по плечу и сказал:
– Этот факт важнее для цивилизации, чем все, что вы делаете здесь в Белом доме. И чтобы доказать это, нам нужен всего один миллиард долларов. Какого черта, это всего лишь стоимость одного авианосца.
При этом он подмигнул Кристиану Кли, показывая, что не хотел никого обидеть.
Теперь он улыбался Кристиану, когда тот входил в его кабинет.
– Итак, – сказал он, – в конце концов и адвокаты приходят ко мне. Вы понимаете, что наши с вами философские установки диаметрально противоположны?
Кли понял, что доктор Аннакконе собирается пошутить над профессией правоведов и почувствовал раздражение. Почему люди вечно делают идиотские замечания об адвокатах?
– Это точно, – продолжал доктор Аннакконе, – адвокаты всегда стараются затуманить мозги, а мы, ученые, пытаемся просветить их.
Он вновь улыбнулся.
– Нет, – ответил Кли и тоже улыбнулся, чтобы показать, что ему не чужд юмор. – Я надеюсь на вашу помощь в ситуации, которая требует специального расследования в соответствии с Законом об атомной безопасности.
– Вы знаете, что для этого необходима подпись президента? – спросил доктор Аннакконе. – Лично я проводил бы эту процедуру во многих случаях, но защитники гражданских прав обязательно поддали бы мне за это ногой под зад.
– Знаю, – отозвался Кристиан и объяснил ситуацию с атомной бомбой и арестом Грессе и Тиббота. – Никто не думает, что бомба заложена на самом деле, но если это правда, то фактор времени становится решающим. А президент отказывается подписать приказ.
– Почему? – поинтересовался доктор Аннакконе.
– Из-за вреда, который может быть причинен мозгу.
Это, похоже, удивило Аннакконе, и он на мгновение задумался.
– Вероятность серьезного повреждения мозга очень мала, – сказал он. – Может быть, десять процентов. Более серьезная опасность может заключаться в редком случае сердечной недостаточности и полной потери памяти. Возможна полная амнезия, но даже это не должно служить препятствием в данном случае. Я послал президенту письмо по этому вопросу, надеюсь, он его прочитал.
– Он читает все, – ответил Кристиан, – но я боюсь, что это не изменит его решения.
– Очень плохо, что у нас нет в запасе времени, – заметил Аннакконе. – Мы сейчас как раз заканчиваем испытания, которые приведут к созданию безотказного детектора лжи, основанного на компьютерном анализе химических изменений в мозгу. Новое исследование во многом похоже на прежнее, но без десятипроцентного риска повреждения мозга. Оно будет совершенно безопасным. Но мы не можем применить эту методику сейчас, пока она не станет удовлетворять правовые требования.