Вечером третьего дня, когда все разошлись, утряся последние мелочи, Александр, оставшись наедине с Дуарте Брандао, спросил:
— Ты полагаешь, это ошибка ставить Хуана во главе армии, выступающей против Орсини?
Дуарте со свойственным ему тактом изящно ушел от прямого ответа:
— Я сожалею о том, что волею случая, определившего порядок появления на свет, рожденному князем церкви приходится становиться воином, а истинному воину — кардиналом.
— Но, друг мой, разве ты не веришь в судьбу? В предначертания Господа нашего? В непогрешимость Папы?
Ответил Брандао с юмором:
— Кто из нас может знать предначертания Господа?
Все мы смертны, и нам не чужды ошибки. Тем более в толковании божественных предначертаний. Даже самым честным и добродетельным из нас.
— Дуарте, Педро Луис, да будет благословенна его душа, был моим первенцем. По обычаю второй сын идет служить церкви. Тут ничего нельзя истолковать не правильно, этому обычаю следуют все семьи благородной крови. А судьба человека всегда и дар Божий, и тяжелая ноша. И кто из нас не борется со свободой воли, когда произносит в молитве: «Твоя воля будет исполнена, Боже, не моя»?
Дуарте добродушно расхохотался.
— Простите меня, ваше святейшество, но как можно быть уверенным, что наш молодой воин, Чезаре, ваш второй сын? Женщины так и липли к вам, о ваших мужских подвигах ходят легенды. Мне трудно поверить, что у вас нет других детей, матери которых скрыли, кто их истинный отец…
Тут рассмеялся и Александр.
— Ты — прекрасный советник, Дуарте, и отменный дипломат. Если судьба молодого кардинала — быть святым воином, тогда твой довод придется как нельзя кстати.
Но пока главнокомандующий — Хуан, и он должен вести в бой наши войска. Так что нам не остается ничего другого, как преклонить колени и молиться о победе.
Двадцатиоднолетний Чезаре, в кардинальских одеждах, стоя у дверей зала Пап, подслушал этот разговор, и впервые в его душе затеплилась искорка надежды. Неужели над этим предательским миром действительно есть Небеса и Отец, который услышал его молитвы? Возвращаясь в свои покои, он, опять же впервые, позволил себе помечтать о том дне, когда он будет вести за собой войска Рима.
Главнокомандующий Хуан Борджа и кондотьер Гвидо Фелтра повели папскую армию на север, к первому из замков Орсини. И хотя его защищали закаленные в боях воины, мощь папской армии поразила их, и первый замок, как и второй, сдался без боя.
Получив эти новости, Дуарте поспешил к Александру.
— Я думаю, Орсини реализуют заранее продуманный план. Хотят, чтобы наши новые командиры уверовали в легкость победы, расслабились, и вот тут нанести удар.
Александр кивнул.
— Уверенности в военном мастерстве Фелтры у тебя нет?
— Я видел Орсини в бою… — ответил Дуарте.
Александр вызвал Чезаре.
— Говори правду. В чем, по-твоему, заключается главная опасность создавшейся ситуации?
Чезаре ответил осторожно, держа эмоции под контролем.
— Боюсь, что в военных вопросах у Фелтры не больше навыков, чем у главнокомандующего. И я предполагаю, что первые легкие победы приведут к головокружению от успехов… что выльется в поражение у Браччано, где Орсини собрали своих лучших солдат. А если делла Ровере скажет им, что они ведут святую войну, их сопротивление только усилится.
Папе понравились точность и логичность анализа Чезаре, но тогда он еще не мог знать, насколько тот оказался прав, потому что прошло несколько дней, прежде чем войска Орсини дали-таки отпор папской армии, а делла Ровере убедил одного из лучших артиллеристов Италии, Вито Вителли, подтянуть свои пушки на помощь Орсини.
Отряды Вителли двигались быстро и обрушились на папскую армию в Сорьяно. В бою Хуан и Гвидо Фелтра доказали свою полную профессиональную непригодность, и папская армия потерпела жестокое поражение. Гвидо Фелтра попал в плен и его бросили в подземелье одного из замков Орсини. Хуан бежал, чудом избежав серьезного ранения, отделавшись царапиной на лице.
Узнав, что сражение проиграно, но Хуан жив и здоров, Александр вызвал в зал Пап Чезаре и Дуарте.
— Война не проиграна, — заверил его Дуарте. — Ресурсов у нас достаточно.
— А если Святейший Папа думает, что нам грозит серьезная опасность, — добавил Чезаре, — он всегда может вызвать на помощь хорошо обученные, проверенные в боях испанские войска Гонсалво де Кордобы, расквартированные под Неаполем…
Но после встречи с послами Испании, Франции и Венеции (все они убеждали Папу заключить мир) Александр с неохотой согласился вернуть сдавшиеся замки Орсини.
Разумеется, небесплатно. Длительные переговоры закончились тем, что Папа согласился принять пятьдесят тысяч дукатов. Деньги пришлись как нельзя кстати: казна церкви изрядно опустела.
Вроде бы Папе удалось в очередной раз обратить поражение в победу, но Хуан, вернувшись, начал горько жаловаться на то, что договоренности Александра лишили его будущих побед и замков, которые он уже считал своими.
А потому если кто и должен получить пятьдесят тысяч дукатов, так это он. К неудовольствию Чезаре, Александр с ним согласился.
А тут, по мнению Чезаре, возникла еще одна серьезная проблема. Чтобы восстановить свою репутацию, Хуан потребовал, чтобы его назначили командовать операцией по возвращению Остии, которую удерживал французский гарнизон, оставленный там королем Карлом.
Услышав об этом, Чезаре ворвался в покои Папы.
— Отец, я знал, что французский гарнизон очень слаб.
Но если будет хоть малейшая возможность потерпеть поражение, Хуан обязательно ею воспользуется, и это обернется позором и папства, и семьи Борджа. Ибо кардинал делла Ровере сидит там, расставив силки, и только и ждет такой глупости.
Александр вздохнул.
— Чезаре, мы все время только и думаем об этом. Или ты думаешь, что твой отец — дурак и не может видеть того, что видишь ты? На этот раз победу я гарантирую.
Я вызову Гонсалво де Кордобу… лучшего капитана в мире не найти.
В голосе Чезаре прорвалось раздражение.
— Моего брата это не остановит. Он захочет командовать сам. Будет мешать де Кордобе. Ты знаешь, что будет.
Умоляю, измени свое решение.
Но Александр твердо стоял на своем:
— Хуан ничего такого себе не позволит. Он получил четкие инструкции. Из Рима он выедет во главе папской армии и по окончании победоносного сражения вернется под развевающимся флагом Борджа. А в промежутке между двумя этими зрелищами не будет ни отдавать приказы, ни даже советовать.
* * *
Хуан повиновался отцу. Выехал из города на великолепном черном жеребце, махая шляпой восторженным толпам римлян, и, следуя полученному приказу, не принимал никакого участия в битве за Остию.