– Ах вот оно как, – отозвался шторм-капитан
броненосца. – А разрешено им не трудиться в этот чудный день?
– Каждый волен не трудиться, когда захочет. Но тогда
его перестанут оберегать.
– Что-то, погляжу, не очень-то вы себя наоберегали…
Щадить неведомые религиозные чувства Сварог не намеревался.
Обойдутся. Не хватало еще с ними сюсюкаться, лить елей и патоку и не трогать
грубыми руками. В конце концов, кому как не мастеру Сварогу они обязаны
свободой – так что вытерпят любой острый вопрос и любое его ехидное замечание.
Короче говоря, граф Гэйр религиозных чувств не щадил. Чем-то, чему пока он не
подобрал определения, его раздражали эти морские скитальцы. Но тем не менее
странный корабль Сварог не покидал.
На море поднялась волна. Не бог весть какая страшная,
средней поганости, но вполне обошлись бы и без нее. Да и вообще погода на
глазах портилась, усиливался ветер. Еще штормов нам не хватало…
Нынешний собеседник Сварога выглядел вполне импозантно:
высокий, с безупречной осанкой, волевое лицо, густая рыжая борода с проседью,
пронзительные серо-голубые глаза. В общем, на предводителя тянет. Его, вместе с
остальными членами экипажа шхуны «Путь», Сварог выпустил из сарая с решетками
на окнах и с замком на двери. Сарай-то и служил местной «губой», помещением для
временного содержания, на которой перевоспитывались нарушители режима. Строение
было рассчитано человек на двадцать, в него же набили около полутора сотен
мореплавателей.
– С добрым утром! – приветствовал их
освободитель. – А вы кто такие будете, мастера хорошие?
Тогда-то к Сварогу и вышел из спертого воздуха местной
тюряги этот самый рыжебородый предводитель. Поклонился.
– Вы не из тех людей в серых одеждах, что заперли нас в
доме с железом на окнах, – сказал он утвердительно. После чего спросил: –
Мы можем вернуться на наш корабль?
– Почему бы и нет, – философски пожал плечами
Сварог. – Значит, это ваша шхуна там покачивается, ну-ну… А не объясните
ли вы мне, таинственный незнакомец, каким это образом вы всей командой угодили
в плен?
– Мы увидели этот остров, увидели на нем людей и хотели
попросить у них питьевой воды. Наши запасы иссякали.
– У гидернийцев – попросить? – Сварог поднял
брови. – Или их флаг тогда был спущен?
– Мы не знаем, как зовутся люди в серых одеждах. Мы
жили далеко, там, куда никто никогда не приходил.
– В Запретных землях? – Сварогу припомнились
рассказы о сектах, изгонявшихся официальной церковью и уходивших в ничейные
земли, о колонистах, высадившихся на берегах Запретных земель да там и
оставшихся.
– Не знаю, о чем вы говорите. Мы жили на берегу бухты
Амрикон, на Земле, Угодной Всем Четырем, – сказал рыжебородый.
И не соврал – так, во всяком случае, показал детектор лжи
графа Гэйра.
– Ясно, – кивнул Сварог. – Предельно
ясно, – вздохнул. – Давайте, что ли, освобождаться из неволи, мастера
пленники…
Что действительно было Сварогу предельно ясно, так это
почему гидернийцы не потопили парусник или не расстреляли захваченный экипаж.
Попытка захвата базы места не имела, сами приплыли, сами сдались, сопротивления
не оказывали. На сей счет четкая инструкция отсутствовала, поэтому комендант
угольного царства решил не принимать самостоятельных решений. На то есть
начальство, и оно вот-вот прибудет. А мы люди маленькие…
На предложение Сварога освобождаться рыжебородый мастер
предводитель кивнул и, войдя в сарай, сообщил:
– Мы возвращаемся на «Путь».
…Они проходили мимо Сварога, отнюдь не бросаясь к нему, как
к воину-освободителю, со слезами радости и словами благодарности. И как вроде
бы долженствовало измученным заточением невольникам. Нет, они проходили мимо,
лишь задевая взглядом, словно по скучному пейзажу. Создавалось впечатление, что
они математически просчитали появление Сварога в оное время в оном месте с
погрешностью, стремящейся к нулю.
Все до одного в сероватых льняных одеждах грубого тканья,
только разве что женщины в юбках, мужчины в штанах, а дети обоего полу в
длинных рубахах. И через одного – рыжеволосые. Что наводило на мысли.
– Позвольте назвать себя, – вновь подошел к
Сварогу рыжебородый. – Броз, Указующий Путь.
– Сварог, – представился тот. Подумал и добавил: –
Капитан второго ранга.
Тогда мастер Броз и предложил стать дорогим гостем на их
корабле, «доставить им приятные минуты». Но секундами раньше, до того, как
кап-два Сварог дал ответ, к Брозу подошла симпатичная молоденькая девчушка с
волосами цвета спелой пшеницы, обвила за руку, прислонилась щекой к плечу.
«Дочь. Или очень молодая жена», – подумалось Сварогу.
– Моя дочь Пэйла, мастер Сварог.
– Я тоже приглашаю вас, мастер Сварог.
Сварог нерешительно оглянулся на броненосец. Работа на
подчиненном маскапу броненосце кипела вовсю. И ведь, что приятно, все были при
деле – даром пропадал на Земле Сварогов талант командира!
Гидернийско-тоурантская бригада под командованием боцмана Тольго перегружала
уголь: на лебедках опускали в трюмы барж мелкоячеистые сети, нагребали черное
золото, заводили на броненосец и ссыпали в трюмы. Отряд исключительно
тоурантских мстителей, предводительствуемый Рорисом и составленный наполовину
из подростков, открывал кингстоны и топил баржи, уголь с которых на «Адмирала»
явно не влезет. Клади с женщинами облегчала базу на провиант, набивая закрома
«Фраста» совсем уж до отказа… И, между прочим, еще одна работа проводилась на
отдыхающем от морских просторов корабле. Броненосец лишали прежнего названия,
названия ненавистного и к тому же утратившего всякую полезность. Лишали не
столько распоряжением Сварога, сколько, как предполагал маскап, инициативой
дожа Тольго, выражающего пожелания клаустонцев, – инициативой, несомненно
поддержанной Пэвером, который сильно не любил конкретного исторического
деятеля, адмирала Фраста. Два матроса болтались в «беседках», сооруженных из
доски и веревок, и шуровали кистями: один закрашивал прежнее, другой ниже
выводил новое название. Второй работал без трафаретов и линеек, пользуясь
только кистью, рукой и глазами. Но, видимо, знали, кого бросать на этот участок
работы. Буквы у корабельного художника мало того что выходили одного роста и
держали между собой похвальную дистанцию, но еще и обретали всякие хвостики,
ножки-рожки, завитушки и прочие красивости. Уже написанное слово «серебряный»
выглядело как стилизованное под старину название, скопированное из первого
кадра фильма-сказки…
Пэвер во главе небольшого, но храброго отряда во избежание
партизанских вылазок отлавливал по закоулкам базы попрятавшихся гидернийцев из
состава угольного гарнизона. Иногда то оттуда, то отсюда доносились одиночные
выстрелы. Олес конвоировал отловленных на гауптвахту, простоявшую пустой совсем
недолго. В соседнем с «губой» здании Рошаль, начав с коменданта, проводил с
задержанными задушевные беседы. Мастеру охранителю было поручено выявлять среди
гарнизона толковых, нужных, не шибко лояльных по отношению к Гидернии
солдатиков и, по возможности без кнута, убеждать арестантов перейти под знамена
вольного корабля. Судьба же остальных – непереубежденных и попросту
потенциально опасных для предприятия, равно как и судьба двух матросов из
«гидернийского корпуса» в составе экипажа «Фраста», уличенных Рошалем в
«подговаривании на бунт», была, увы, предопределена. А что прикажете делать? Не
оставлять же в живых людей, которые не сегодня-завтра наперебой начнут
докладывать командирам прибывших позднее броненосцам о подлых пиратах с
«Адмирала» и тыкать пальчиками в сторону, куда означенный «Адмирал» почапал,
набив трюмы дармовым углем…