В яме над останками Зверя развели гигантский костер и
поддерживали его, по некоторым легендам, аж до годовщины победы над Зверем.
Конечно, каждый народ окончательную победу над Зверем
приписывал своим предкам. И Тарос его ведает, чей народ в самом деле
заслуживает называться народом-победителем. Зато место, ставшее могилой Зверя,
было известно всем – в Запретных землях, недалеко от границы Бадры. Страх перед
Зверем сохранило лишь поколение, видевшее его воочию. Следующее поколение
атарцев к останкам Зверя относилось уже без прежнего священного трепета.
Начиная с этого времени и задолго до того, как странной тварью всерьез
заинтересовались конторы, могильник не раз разрывали, не раз вновь закапывали
(взвалить на себя обязанности могильщиков пришлось бадрагцам). Что не сгорело в
огне, разворовали и растащили по разным странам. Кстати, по слухам, конторам
уже мало что досталось.
С тех пор останки Зверя всплывали то там, то сям. Их
пристраивали не только в коллекции, но и пускали в дело – ну кому в хозяйстве
не сгодится сверхпрочная кожа или полосы нержавеющего металла? Не говоря уж про
драгоценные камни…
И жил в Фагоре такой малость чудаковатый кузнец по прозвищу
Лано-Безумец. К нему, как до того ко многим кузнецам, попали кости Зверя. И
Лано-Безумец додумался… Или кто свыше фагорца надоумил, или, что называется,
осенило, или, как часто происходило в истории, случай помог (случайно уронил в
молоко, случайно облил кипятком, случайно помочился на заготовку – глядь, и
получилось) – но вот додумался, как перековывать Звериные кости, как придавать
им свою форму. Лано стал единственным, кому за пятьсот лет удалось укротить
неподатливый металл.
Раскрытым секретом кузнец, понятное дело, ни с кем не
делился, даже подмастерьев тут же из кузницы всех повыгонял, чтоб ничего не
пронюхали. И, как это часто случается с единоличными обладателями тайн,
счастливая звезда его быстро закатилась. Неустановленными личностями Лано был
похищен и запытан до смерти. Фагорский кузнец успел выковать из Звериного
металла лишь браслет и шпагу.
Личное клеймо Лано-Безумца и обнаружил суб-генерал на
клинке. Конечно, кузнец выковал массу шпаг из обыкновенной стали. Но Пэвер
выявил, по крайней мере, три серьезные причины, позволяющие считать, что к нему
попало легендарное изделие легендарного кузнеца.
Во-первых, обыкновенную шпагу адмиралу Фрасту не поднесли
бы. А поднесли ее адмиралу в числе прочих даров жители прибрежного фагорского
города Конверума, когда эскадра адмирала дымила под окнами конверумских домов
на набережной, наводя фагорцев на невеселые думы о прямой наводке. Провинились
же фагорцы перед гидернийцами тем, что ограбили торговый пароход, шедший по
Руане из Гидернии в Бадру. Когда выяснилось, чьих рук работа, король Фагора
быстренько открестился от щекотливого дельца, официально заявив, что гнусный и
подлый грабеж – наглое самоуправство властей города Конверум, которые, дескать,
давно разглагольствуют об отделении их провинции от Фагора и давно столичным
приказам не подчиняются. Вот и был отправлен адмирал Фраст с эскадрой в придачу
в Конверум – разбираться со сложной проблемой репараций и контрибуций.
Поскольку шпага златом-серебром и каменьями-алмазами не
украшена, то ценность ее в ином. В чем именно, косвенно указывает надпись,
выгравированная на эфесе: «Достойнейшему адмиралу Фрасту от Конверума, да
обогатишься храбростью людей Начала».
Во-вторых. На самом клинке Пэвер разглядел не только клеймо
Лано-Безумца, но и строку из «Прощания Рогнега» – фагорского эпоса,
посвященного борьбе со Зверем: «Храбрых повел, а трусливых погнал».
«Надпись сделана самим Лано, разорви меня кабан, –
уверенно заявил Пэвер. – Обратите внимание на написание апострофа после
литеры „эспато“: его отменили в начале второго века, то есть задолго до
рождения придурковатого Фраста».
В-третьих. Пэвер провел ногтем по темному металлу, и на
клинке отчетливо проступила полоса синеватого отлива. Это совпадало с описаниями
свойства таинственного металла, из которого сотворены были кости Зверя.
Все предметы, сохранившиеся от Зверя, будь то обрывки шкуры
или камни из утробы, или что угодно еще, – обладали неведомой природы
силой. Если два предмета соединятся вместе – любые предметы, из того, что
составляло некогда единое целое по прозвищу Зверь, – то эта сила всегда, неизменно
проявляла себя. Достаточно произойти соприкосновению останков, чтобы сила
вырвалась наружу и… И одним лишь Таросу с Кайкатами и Наваками ведомо, что
могло произойти потом. Выброс силы проходил каждый раз по-разному.
Некий Торний из Локузора написал книгу, в которой собрал
случаи воссоединений частей Зверя. Конечно, трудно сказать, насколько Торний
был скрупулезен в перепроверке историй, от кого-то слышанных, где-то
прочитанных, но что точно – чтение получилось захватывающим благодаря
детективной непредсказуемости каждого случая соединения частей. Пэвер и Рошаль
привели несколько эпизодов из книги Торния. Например, браслет, выкованный
Лано-Безумцем, достался в наследство брату Лано, а тот продал его некоему
коллекционеру. А у последнего в собрании занятных вещиц уже хранился кусок
шкуры Зверя размером с ладонь. И коллекционер как-то придумал обернуть кожей
запястье, а поверх нее надеть браслет. В результате чего новый владелец
браслета получил для своей руки силу Зверя. Этой рукой он мог раскалывать
камни, заваливать вековые деревья, крушить стены, однажды стянул с мели
корабль. Довольно скоро коллекционер (разумеется, нечаянно) перепутал
желудочный отвар с крысиным ядом, браслет с его руки пропал, дома его не нашли,
и след еще одного изделия фагорского кузнеца Лано-Безумца потерялся. Торний
осторожно намекает в конце главы, что к несчастью с коллекционером приложила
руку одна из служб, каковым предписано печься о том, чтобы новейшее оружие
пополняло родные военные склады, а вовсе не склады потенциального противника.
Или вот еще: некий крестьянин, наслушавшись историй о
чудесах, связанных с останками Зверя, и зная, что дома у него служит вешалкой
Звериная кость, купил на ярмарке камень якобы со следами Звериной крови. Отдал
за него половину денег, вырученных от продажи двух возов пшеницы. Вернулся
домой. Жена успела лишь провыть: «Горе мне, горе», успела схватиться за ухват,
но выволочку устроить не успела… Был муж, держал в руках булыжник и железку,
сверкнуло, как во время Порохового праздника – и нету мужа. Да и крышу дома
снесло. А незадачливый крестьянин только что видел перед собой лицо дражайшей
супруги, как вдруг видит совсем другое: под ним проносятся, сливаясь в
зелено-сине-серо-белые полосы, леса, реки, озера, дороги, города-деревеньки.
Потом внизу пошла одна синь, в которую его и ввергло, как копье в болото.
Выплыл как-то мужик, утопив взрывоопасные драгоценности, огляделся и обмер.
Вокруг одна океанская вода и берегов не видать. Горемыку на его счастье
заметили с проплывавшей мимо рыбацкой шхуны.
Сомнительной достоверности историй, подобной последней,
набиралось в книге подавляющее большинство. О шпаге же Торний написал всего
лишь, что, вроде бы как, выковав, Лано-Безумец тут же продал ее некоему
вельможе то ли из Фагора, то ли из Бадры.