Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Диккенс cтр.№ 107

– Сколько же мы ему дадим, включая эту сумму? – спросила бабушка. – Агнес, дорогая, мы поговорим с вами потом о вашей доле. Ну, сколько же мы дадим? Пятьсот фунтов?

На этот вопрос мы с Трэдлсом ответили вместе. Мы оба порекомендовали ограничиться небольшой суммой наличными и уплатой по исполнительным листам Урии Хипа, когда они поступят. Мы предложили также оплатить проезд всего семейства, экипировку и дать на дорогу сто фунтов, а с мистером Микобером заключить соглашение о возврате полученных им денег, ибо для него будет весьма полезно сознавать свою ответственность. К этому я добавил, что сообщу мистеру Пегготи, на которого можно полагаться, необходимые сведения о мистере Микобере, и что мистер Пегготи мог бы потом ему передать от нас еще сотню фунтов. Предложил я также заинтересовать мистера Микобера судьбой мистера Пегготи, сообщив ему историю последнего в тех пределах, в каких это будет сочтено разумным и целесообразным, и, таким образом, побудить их обоих помогать друг другу для их общей пользы. Все это мы обсудили, и, забегая вперед, я должен сказать, что вскоре после нашего обсуждения установились прекрасные отношения и полное согласие между теми, о ком мы говорили.

Трэдлс снова поглядел с беспокойством на бабушку и я напомнил ему, что он хотел коснуться еще второго, последнего, пункта.

– Прошу прощенья, Копперфилд, у вас и у вашей бабушки, если я затрону один, очень болезненный, вопрос, но, боюсь, я это должен сделать, – нерешительно сказал Трэдлс, – и о нем необходимо вам напомнить. В тот день, когда мистер Микобер выступил с памятным разоблачением, Урия Хип угрожающе намекнул на супруга вашей… бабушки.

Не изменяя позы, – она сидела все так же прямо, внешне спокойная, – бабушка кивнула головой.

– Это не просто наглость? – спросил Трэдлс.

– Нет, – сказала бабушка.

– Простите меня… Но в его власти действительно находится… подобное лицо? – спросил Трэдлс.

– Да, мой дорогой друг, – ответила бабушка.

У Трэдлса заметно вытянулось лицо, и он сказал, что не считает себя вправе касаться этой темы, что судьба этих долговых обязательств пока ему неизвестна, как и судьба расписок мистера Микобера, что Урия Хип нам неподвластен, и если он сможет причинить кому-нибудь из нас вред, то, разумеется, причинит.

Бабушка была по-прежнему спокойна; только по щекам ее текли слезинки.

– Вы совершенно правы, – сказала она. – Вы поступили разумно, упомянув об этом.

– Могу ли я или Копперфилд… что-нибудь сделать? – осторожно осведомился Трэдлс.

– Нет, – коротко ответила бабушка. – Благодарю. Это пустая угроза, дорогой Трот. Но пусть войдут мистер и миссис Микобер. А об этом со мной не говорите.

Она оправила платье и взглянула на дверь, продолжая сидеть все так же прямо.

– Простите, мистер и миссис Микобер, – сказала она, когда те появились, – что мы так долго вас задержали. Мы говорили о вашей эмиграции. И вот что мы вам предлагаем.

Она изложила им наши предложения к вящей радости всего семейства – дети также были налицо, – и немедленно в мистере Микобере с такой силой пробудилась его привычка к аккуратности на начальной стадии всех его денежных обязательств, что он с ликующим видом тотчас побежал за гербовой бумагой для своих расписок. Но его радости суждено было тотчас же испариться, ибо минут через пять он появился в сопровождении агента шерифа и, заливаясь слезами, объявил, что все кончено. Мы были вполне подготовлены к этому событию, последовавшему в результате мер, принятых Урией Хипом, и уплатили требуемую сумму. А спустя еще минут пять мистер Микобер, сидя у стола, строчил по гербовой бумаге с таким восторгом, который появлялся на его сияющей физиономии только в подобных случаях либо во время приготовления пунша. Забавно было видеть, как он водит пером по гербовой бумаге, смакуя, точно художник, каждое прикосновение пера к бумаге, как поглядывает на нее сбоку, как заносит в записную книжку весьма для него важные даты и суммы и с каким задумчивым видом созерцает эти документы, глубоко уверенный в их огромной ценности.

– А теперь, сэр, позвольте мне вам дать совет, – сказала бабушка, молча наблюдавшая за ним. – Вам лучше навсегда бросить это занятие.

– Я бы хотел, сударыня, начертать этот торжественный обет на чистой странице будущего. Миссис Микобер да будет свидетельницей. Я верю, – продолжал торжественно мистер Микобер, – мой сын Уилкинс навсегда запомнит, что лучше ему сунуть кулак в огонь, чем прикоснуться к змеям, отравившим жизнь его несчастного родителя!

Во мгновение ока превратившись в воплощение отчаяния, глубоко потрясенный мистер Микобер поглядел на этих «змей» с мрачным отвращением (по правде сказать, недавнее восхищение ими еще не совсем погасло), сложил их пополам и сунул в карман.

На этом закончились события того вечера. Мы устали, нам было нелегко после всех душевных волнений, и мы решили вернуться в Лондон на следующий день. Было решено также, что Микоберы последуют за нами, как только продадут свои вещи старьевщику, что дела мистера Уикфилда как можно скорее будут приведены в порядок под руководством Трэдлса и что Агнес, покончив с этим, тоже приедет в Лондон. Эту ночь мы провели в старом, милом доме. Теперь, когда Урии Хипа не было, казалось, он выздоровел после болезни. И я лежал в своей прежней комнате, словно путник, вернувшийся домой после кораблекрушения.

На следующий день мы возвратились домой – не ко мне, а к бабушке. И когда мы сидели с нею перед сном вдвоем, как в старину, она сказала:

– Трот, ты хочешь знать, что меня заботило в последнее время?

– Ну, конечно. Вы печальны, и вас гнетет какая-то тревога, причины которой я не знаю, и теперь это меня беспокоит больше чем когда-либо прежде.

– У тебя самого, мой мальчик, было достаточно горя, чтобы еще отягощать его моими маленькими невзгодами, – сказала она взволнованно. – Только потому я и скрывала их от тебя.

– Я это хорошо знаю. Но теперь расскажите мне все.

– Ты не хотел бы совершить со мной небольшую прогулку завтра утром? – спросила бабушка.

– Разумеется, хотел бы.

– Завтра в девять часов я тебе все расскажу, дорогой, – сказала она.

В девять часов утра мы уселись в маленькую карету и двинулись по направлению к Лондону. Мы долго колесили по улицам, пока не подъехали к большой больнице. Перед самым зданием стояли простые похоронные дроги. Возница узнал бабушку и, повинуясь знаку ее руки – бабушка помахала ему в окошко, – медленно двинулся. Мы последовали за ним.

– Теперь ты понял, Трот? – сказала бабушка. – Его уже нет.

– Он умер в больнице?

– Да.

Она сидела неподвижно рядом со мной; но я снова увидел на лице ее слезинки.

– Он уже был там однажды, – сказала бабушка. – Болел он долго – много лет это был совершенно разбитый человек. Когда во время последней болезни он понял, что его ожидает, он попросил послать за мной. Он был жалок. Очень жалок.