Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Книга 2 - читать онлайн книгу. Автор: Чарльз Диккенс cтр.№ 103

– О мой муж! Я так рада, и все-таки мне так грустно!

Она приникает ко мне еще ближе и обнимает обеими руками. Она смеется, всхлипывает, потом успокаивается – и вот она уже счастлива.

– Я совсем счастлива! – говорит она. – Но только напиши Агнес, как я ее люблю, и скажи, что мне очень, очень нужно ее видеть. И больше мне нечего желать.

– Кроме того, чтобы выздороветь, Дора.

– Ах, Доди! Иногда я думаю… Ты знаешь, какая я глупышка… Иногда я думаю, что этого никогда не будет.

– Не говори так, Дора. Любовь моя, не думай этого!

– Постараюсь не думать, если только смогу, Доди. Но я очень счастлива, хотя мой дорогой мальчик и чувствует себя таким одиноким перед пустым креслом своей девочки-жены.

Ночь. И снова я с ней. Приехала Агнес, провела с вами весь день и вечер. С самого утра мы все – она, бабушка и я – сидели у постели Доры. Говорили мы мало, во Дора была очень довольна и весела. Сейчас мы одни.

Знаю ли я теперь, что моя девочка-жена скоро меня покинет? Об этом мне сказали. Не сказали ничего нового, во я не уверен, что эти слова дошли до моего сознания. Принять эти слова я не могу. Не раз я уходил к себе и плакал. Я вспоминал Того, кто оплакивал расставание живых с мертвыми. Вспоминал эту благостную и трогательную историю. Пытался я смириться, найти утешение, но, надеюсь, это мне не совсем удавалось. Мысль, что конец неизбежен, просто не укладывалась в моем сознании. Я держу ее руку в своей, наши сердца слиты, я чувствую ее любовь ко мне, живую любовь. Я не могу проститься с тенью смутной надежды, что смерть ее пощадит.

– Я хочу поговорить с тобой, Доди. Я хочу тебе сказать то, о чем часто думала последнее время. Можно? – спрашивает она, ласково взглянув на меня.

– Конечно, можно, моя дорогая.

– Видишь ли, я не знаю, что ты об этом подумаешь или думал прежде. Может быть, ты часто об этом думал. Доди, дорогой, я была слишком молода.

Я склоняю голову к ее подушке, а она глядит мне в глаза и говорит очень нежно. И вот я начинаю понимать, – и сердце у меня сжимается, – что она говорит о себе, как об умершей.

– Боюсь, дорогой мой, я была слишком молода. Я имею в виду не только возраст, но и мой опыт, мысли и все остальное. Я была такой маленькой и глупой. Боюсь, было бы лучше, если бы мы любили друг друга только как дети, а потом забыли бы об этом. Я начинала подумывать, что не гожусь быть женой.

Я стараюсь удержаться от слез и отвечаю:

– О Дора, любимая моя! Ведь я тоже не гожусь быть мужем.

– Не знаю. – Как и в былые времена, она тряхнула локонами. – Может быть. Но если бы я годилась быть женой, я помогла бы тебе стать мужем. К тому же ты очень умный, а я всегда была глупенькой.

– Мы очень счастливы, милая моя Дора.

– Я была очень счастлива, очень. Но вот прошли бы годы, и моему дорогому мальчику наскучила бы его девочка-жена. Все меньше и меньше могла бы она быть ему спутницей. А он все больше и больше чувствовал бы, чего не хватает ему в доме. Она не могла бы измениться. Пусть лучше будет так, как оно есть.

– О Дора, любимая моя, не говори мне этого! Каждое твое слово – упрек мне.

– Ни единое словечко! – отвечает она, целуя меня. – О родной мой, разве ты его заслужил! Я слишком тебя любила, чтобы упрекать тебя. Это единственная моя заслуга, да еще то, что я была хорошенькой… как ты думал. Одиноко там внизу, Доди?

– Очень! Очень!

– Не плачь. Кресло мое там?

– На своем старом месте.

– Ох, как плачет мой бедный мальчик! Полно, полно! А теперь обещай мне вот что. Я хочу поговорить с Агнес. Когда ты спустишься вниз, передай это Агнес и пришли ее ко мне. А пока я буду говорить с ней, пусть никто сюда не приходит, даже бабушка. Мне нужно поговорить только с Агнес. Мне нужно поговорить с Агнес наедине.

Я обещаю, что Агнес немедленно придет; но я не могу покинуть ее, мне слишком тяжело.

– Я ведь сказала: пусть лучше будет так, как оно есть! – шепчет она, держа меня в своих объятьях. – О Доди! Прошло бы несколько лет, и ты не мог бы любить свою девочку-жену сильнее, чем любишь теперь. А еще через несколько лет она так надоела бы тебе и так разочаровала бы тебя, что ты стал бы ее любить все меньше и меньше. Я знаю, что была слишком молода и глупа. Нет, гораздо лучше так, как оно есть.

Я спускаюсь вниз. Агнес – в гостиной, я передаю ей просьбу Доры. Она уходит, а я остаюсь один с Джипом.

Его китайский домик стоит у камина. Он лежит в нем на фланелевой подстилке и кряхтит, пытаясь заснуть. Высоко в небе яркая, ясная луна. Я смотрю в ночь и плачу, плачу… И мое непокорное сердце очищается страданием.

Я сижу у камина и с немым раскаянием думаю о том, что втайне перечувствовал со дня нашего брака. Думаю о пустячных размолвках между мной и Дорой и ясно чувствую, что жизнь слагается из пустяков. Снова и снова из глубины памяти возникает образ прелестной девочки, какой я увидел ее впервые, озаренный нашей юной любовью, во всем очаровании, каким наделяет такая любовь. Неужели было бы лучше, если бы мы любили друг друга, как дети? Ответь, непокорное сердце!

Не знаю, долго ли тянется время. Но вот старый друг моей девочки-жены заставляет меня очнуться. Он не находит себе места, он выползает из своей пагоды, смотрит на меня, тащится к двери, повизгивает – он хочет подняться наверх.

– Не сегодня, Джип. Не сегодня! Очень медленно он возвращается ко мне, лижет мою руку и смотрит на меня тусклыми глазами.

– О Джип! Может быть, больше никогда! Он ложится у моих ног, вытягивается, как будто собираясь заснуть, и, жалобно взвизгнув, умирает.

– О Агнес! Смотрите, смотрите!

…Это лицо, исполненное такой жалости и такой скорби, этот неудержимый поток слез, этот страшный немой призыв ко мне, эта рука, торжественно воздетая к небу!

– Агнес?!

Все кончено. Туман застилает мне глаза, и на время все выпадает из моей памяти.

Не стоит описывать мое душевное состояние под тяжестью такого горя. Мне казалось, что будущее мое наглухо замуровано, что моя жизненная энергия и силы иссякли и у меня остается только один выход – могила. Повторяю, так мне казалось, но отнюдь не в момент потрясения. К такому выводу я пришел не сразу. Если бы события, о которых я расскажу, не сгрудились вокруг и не отвлекли меня в самом начале, а в конце не усугубили мое горе, вполне возможно (хотя мне и не верится), что я сразу впал бы в такое состояние. Но прошло какое-то время, прежде чем я сознал во всей глубине тяжесть моей потери, и пока это время длилось, мне даже чудилось, что самые острые мучения – уже позади, и я находил какое-то утешение, думая о том прекрасном и чистом, что было в этой трогательной истории, оборвавшейся навеки.

Я не могу точно припомнить, когда возникла мысль о том, чтобы я уехал за границу и восстановил бы свой душевный покой путешествием и переменой обстановки. Агнес имела такое влияние на все, что мы думали, говорили и делали в эти дни скорби, что, мне кажется, это был ее проект. Но это влияние было слишком тонким и неосязаемым, и точно я не могу ничего сказать.