— Тут.
— Ты слышал, что я сказал?
— Да. А кто покупатель?
— Я не имею права тебе сказать.
— Кевин.
— Мне очень жаль, ну правда! Ты же знаешь, старик, я бы с удовольствием. Но покупатель очень хотел сохранить анонимность.
Холлистер говорил точно так, как обычно говорят продавцы в моем бизнесе. Даже странно. Мэрилин сотворила чудовище.
— И сколько тебе дали? — спросил я, уже не ожидая, что он признается. И тут он ответил. Меня закачало.
— Дурдом, а? Прикинь, они прямо сразу столько и предложили. Я мог бы и поторговаться, но подумал: чего уж жадничать? Но заработал я охренительно, прямо как бандит.
Казалось бы, на человека с достатком Холлистера продажа картины, даже если сделка такая удачная, не должна произвести столь сильного впечатления. По сравнению с его ежемесячным доходом это ведь гроши. Для меня сумма, конечно, огромная, а он наверняка больше за электричество платит. Но радовался он, как ребенок, я так и видел, как он потирает руки. Миллионеры становятся миллионерами, потому что никогда не теряют страсть к охоте за дичью.
На вопрос, отдал ли он уже рисунок, Холлистер ответил:
— В понедельник отдаю.
Я подумал, может, попросить взглянуть на него в последний раз? И что я сделаю? Схвачу его и побегу? Далеко мне не убежать с сотрясением мозга и огромным панно под мышкой. Состоящим из сотни отдельных картинок, рассыпающихся на ходу. К тому же я догадывался, кто покупатель. Мало кто мог себе позволить потратить такие деньжищи на никому не известного художника. И мало у кого был повод потратить их таким образом.
Потрясенный, я поздравил Холлистера с удачной сделкой.
— Спасибо, — ответил он. — Если решишься, присоединяйся, покатаемся.
Я пожелал ему хорошего отдыха и позвонил Тони Векслеру.
Глава шестнадцатая
— А что я должен сказать? Он в него просто влюбился.
Мы договорились встретиться в стейк-хаусе в районе Тридцатых улиц. Сначала Тони ахал и ужасался тем, как меня избили. Почему ты мне не позвонил? А что полиция говорит? Итан, мне это не нравится. Твой отец предпочел бы знать о происходящем. А если бы что похуже случилось? Неужели трудно было позвонить нам? Рука бы отсохла? А если бы тебя машина переехала, ты бы тоже не позвонил? Не позвонил бы. Конечно. Ты бы уже не смог никому позвонить. И т. д. Я вяло отбивался. Ладно, Тони. В следующий раз обязательно позвоню. Конечно-конечно, я тоже надеюсь, что следующего раза не будет.
Тони глянул на Исаака, усевшегося за столик подальше от нас, и спросил:
— А это чудище ты где нашел?
Тут я накинулся на него с обвинениями. Какого черта он действовал за моей спиной? Тони фыркнул:
— Насколько я знаю, у нас свободный рынок. Мы хотели картину и могли хорошо заплатить. Всех все устраивает, ну мы и купили. На что тебе жаловаться? Из-за нас твой художник существенно подорожал.
— Дело не в этом.
— А в чем тогда?
— Эти рисунки — часть единой композиции, и это единство должно быть восстановлено.
— Тогда зачем ты их продал?
— Я был не прав. — Я попытался разжать челюсти и мило улыбнуться. — Давай я у тебя их выкуплю. Я тебе дам… Не качай головой, ты еще не слышал сколько.
— Что-то мне это напоминает. По-моему, мы с тобой уже вели подобный разговор, только наоборот.
— Я заплачу тебе столько, сколько ты дал Холлистеру, плюс сто тысяч.
Похоже, Тони даже обиделся.
— Ну ты и жмот. Нет, он не собирается ничего продавать.
— Ты его не спрашивал.
— А мне и не надо. Если ты и правда переживаешь насчет целостности полотна… Ведь в этом дело? Ты из-за этого волнуешься? Это для тебя дело принципа?
— Д-да.
— Тогда у меня есть очень красивое решение. Продай нам остальное.
— Тони!
— Продай остальное, и целостность будет восстановлена. — Он сделал глоток воды. — Если для тебя это дело принципа, просто продай — и спи спокойно.
— Ушам своим не верю.
— А что такого?
— Зачем ты это делаешь?
— А что я делаю?
— Ты сам знаешь.
— Не знаю. Объясни.
— Ты меня наебал.
— Фу. Чего ты ругаешься?
— Серьезно, Тони! Как, ты думал, я отреагирую? «Спасибо за отличное предложение»?
— Вообще-то, да. Предложение и правда отличное.
— Говно это, а не предложение. Я не хочу продавать вам рисунки, ясно? Я хочу, чтобы они все были у меня. В этом гораздо больше смысла, чем в твоей затее.
— Насколько я понимаю, результат тот же.
— Нет, не тот же.
— А в чем разница?
— Они будут у вас, а не у меня.
— Но ты ведь торгуешь картинами, нет? Это твоя работа. Продавать картины клиентам.
— Речь не об этом. Ты уже просил меня продать рисунки, и я тебе отказал.
— Тогда, полагаю, переговоры зашли в тупик.
Народу в ресторанчике становилось все больше, звон вилок и ножей нарастал, голова раскалывалась. Исаак вгрызся в большой кусок мяса. Наверное, вид у меня был несчастный, потому что он жестами спросил меня, как дела. Я показал большой палец. Исаак кивнул и вернулся к еде. Под внимательным взглядом Тони я проглотил четыре таблетки ибупрофена (перед обедом было еще четыре).
— Ты как? — спросил он.
— Нормально. — Я потер глаза. — Слушай, мне не только целостность важна. Тут дело в другом.
Он молчал.
— Объяснять очень долго.
Тони приподнял бровь.
— Нет, правда.
Он молчал.
Я вздохнул:
— Ладно.
Пришлось рассказать ему про убийства.
Я говорил, а он внимательно слушал и глубокомысленно кивал. Когда я закончил, он сказал:
— Я все знаю.
— Что?!
— Я в курсе, что происходит.
Если честно, я не очень удивился. Тони знает о мире искусства гораздо больше, чем кажется, я ведь вам уже рассказывал. У него ушки на макушке, и наверняка он все тщательно выяснил, прежде чем позвонил Холлистеру. И точно рассчитал, сколько надо предлагать, чтобы наверняка.
— Тогда зачем ты заставил меня это все повторить?
— До меня доходили только слухи. И я мог лишь догадываться, зачем именно тебе нужны эти рисунки. — Он выпрямился и поджал губы. — Ты хочешь прорезать в картине дыру, я тебя правильно понял?