Элита. Взгляд свысока - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Волчок cтр.№ 65

Перекладные были: три часа поездом, почти полтора часа на каком-то древнем до изумления автобусе, потом час пешком по ухабистой дороге, почему-то извивающейся по синусоиде посреди совершенно ровного поля. Потом полчаса на попутке… Уж лучше бы она пешком дошла, ей богу. Разваливающийся на ходу грузовик так резво скакал на гребне глубокой колеи, больше всего похожей на окаменевшую волну морского прибоя, что Александра без конца стукалась коленями, локтями, боками, плечами и даже лбом о внутреннюю поверхность кабины. Обо все ее внутренние поверхности. Поверхностей было много, все они были и сами по себе жесткие, да еще из всех поверхностей торчали какие-то наросты. То есть запчасти. То есть детали. Александра никогда не ездила в таких машинах. Вообще-то она никогда и не видела таких машин. И никогда бы не поверила, что такие машины бывают. Если бы не увидела своими глазами. А то, что такие машины еще умеют и передвигаться своим ходом, — в это она до сих пор не верила. Просто ей снится технологический кошмар. Ох, черт… опять язык прикусила. Пора просыпаться.

— Да уже все, все, считай — приехали! — весело кричал сквозь лязг и рычание своего транспортного средства водитель, корявый дядька лет пятидесяти, одетый как подросток из неблагополучной семьи. Таких дядек Александра тоже не видела раньше. Впрочем, и таких подростков видела только в кино. В каком-то американском боевике. Гангстерском. Гангстерский водитель кричал: — Дорога хреновая, блин, а так туточки рядом! Можно было бы с другой стороны, да мне с этой до дому ближе! А назад соберешься — так ты с другой стороны езжай! С другой, говорю, стороны! Поняла, что ли? Во, приехали. Это тебе повезло. Думал — не доеду.

Раритетный грузовичок замер на опушке прозрачной березовой рощицы, возле еще одной ухабистой дороги, которая в эту рощицу сворачивала.

— Теперь ты сама дойдешь, — очень довольным тоном сказал водитель. — Тут два шага, не заблукаешься. А если чего — у людей спросишь, тебе покажут. Вон в той стороне деревня есть, Солохино, там еще не все помёрли, живет кто-никто… Спросишь — покажут. А до ночи не успеешь — так и переночуешь тут, любой пустит. Да ты успеешь, ты длиннобудылая, вон как по дороге махала, я тебя еле догнал. Ступай с богом, не поминай лихом.

Дядька взял двадцать рублей — сам таксу назвал и больше брать не согласился, — помахал Александре рукой в черной кожаной перчатке с металлическими шипами на тыльной стороне и с наполовину обрезанными пальцами, с четвертой попытки с устрашающим дребезгом захлопнул дверцу кабины — и грузовичок с неожиданной резвостью прыгнул вперед. Остановился, опять прыгнул, опять остановился — и попрыгал, уже не останавливаясь, качаясь и подскакивая на гребне окаменевшей волны прибоя, временами с грохотом обрушиваясь на дно колеи и тут же с ожесточенным ревом вылезая из нее куда придется — либо опять на гребень, либо на заросшую мощными сорняками обочину. Его рев был до того выразительным, что Александра почти понимала ругательства, из которых этот рев состоял. Неужели она только что сидела в этой машине? Сидела — это очень условно. Машина — это и вовсе о чем-то другом… Ладно, надо идти. А то до ночи не успеешь — и ищи потом деревню, в которой не все еще помёрли… Нет, не правы были ее предки, выбирая для своего поместья эту дыру. А может быть, и не ее предки… А может быть, и не выбирали. Сослали сюда опального — вот и все. Спросили по доброте душевной: в дыру жить поедешь или лучше мы тебя в болоте утопим? Опальный сдуру выбрал жизнь в этой дыре…

Александра не успела додумать сюжет до конца. Березовая рощица неожиданно кончилась, ухабистая дорога разошлась веером тропинок, растворилась в заросшем клевером лугу, а посреди луга на небольшом пологом холме стоял дом. Стояла усадьба. Старинная. Настоящая. Правильная. Красивая. Большой двухэтажный дом — да дворец, настоящий дворец! — был окружен оградой из чугунного кружева, редко разделенного квадратными каменными столбами. У чугунных же кружевных ворот, по обе стороны — каменные львы на низких тумбах. Или гипсовые львы? Ай, какая разница… Главное — восстановили. И сад за домом. И огромная круглая клумба перед парадным подъездом — как в кино. И парадный подъезд — как в кино. С пологими широкими ступенями полукругом, с тонкими белыми колоннами до самого балкона на втором этаже, с двустворчатой массивной дверью, задуманной для гигантов… Это какие же деньги сюда вбухали… И ведь не в казино, не в ресторан, не в гостиницу, не в санаторий для надорвавших здоровье бизнесменов деньги вбухали, а в обычный интернат. Вернее, не совсем обычный. В интернат для детей с нарушениями развития. Тем более молодцы.

— Чего — красота, правду я говорю?

Александра оглянулась. Бабулька и коза. Обе белые. На бабульке — халат и платочек, на козе — волнистая шерсть почти до земли. Или у коз не шерсть, а пух? Но вообще-то ни на шерсть, ни на пух не похоже. Похоже на густые, шелковые, волнистые волосы. Роскошная платиновая блондинка.

— Ага, и моя сучка — тоже красотка, правду я говорю?

Бабулька смотрела серьезно и требовательно. Ответа ожидала.

— Добрый день, — сказала Александра. — Извините, ради бога, я сразу не поздоровалась… Не заметила вас, извините. На дом загляделась. Правду вы говорите, очень красиво. И ваша… коза очень красивая. И место здесь — просто сказка.

— Драстуй, деушка… — Бабулька смотрела на Александру все так же пристально и серьезно. — Не местная? Своего отдать привезла или так, случаем заблукалась?

— Нет, я никого не привезла. Я посмотреть приехала. Мне рассказывали, что здесь раньше… кто-то известный жил. А потом, во время революции, дом разрушили. А потом восстановили. Почти все, как раньше было.

— Может, и как раньше, — равнодушно согласилась бабулька. — Почти три года все строили и строили. Кто раньше жил — это я не знаю. Говорят, барин какой-то. Может, даже и граф. А счас ихние дети живут.

— Чьи дети? — не поняла Александра.

— Барские. Которые больные уродились. Не во всяком доме больного дитя держат. Чтоб соседи не видели, либо чтоб самих стыд не жег, либо ходить за ними не схотели — так его сюда… Тут им неплохо, за это ничего не скажу. И кормят уж не как везде, и смотрят во все глаза, и нянек всяких незнамо сколько… Я им козье молоко ношу. Не всем — троим, кому матери заказали. Плотют хорошо. Эти часто к своим ездят, матери-то, которые мне плотют. Почти что каждую неделю. А есть, которые раз в год — и то много. А есть, которые и вовсе не ездют. Да таким-то дитям, может, и все одно, они все одно ничего не помнят, им что мать, что Красотка моя — на одно лицо. Да нет, неплохо им здесь. А все одно — не родной дом. И люди не родные. Хорошие, нехорошие — это дело десятое. А вот не родные — это дитё, какое ни будь больное, а все одно чует. Правду я говорю?

— Наверное, правду, — согласилась Александра. — Но ведь все равно хорошо, что для больных детей создали нормальные условия. По крайней мере, они здесь меньше страдают, чем… чем страдали бы, если бы таких условий не было.

— Они здесь — меньше, другие там — больше… — Бабулька поджала губы и осуждающе покачала головой. — Ты из каких будешь? Ты барыня? Или сама работаешь?