Журавль в небе - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Волчок cтр.№ 21

— Перестань, — успокаивал ее Евгений. — Не дергайся, малыш. Все там хорошо, ничего там не случилось. Просто что-нибудь на линии… Авария какая-нибудь. Связь такая, что поделаешь.

— Все такое! — сердилась Тамара. — Как будто только связь такая! У нас все такое! То перестройка, то Спитак, то Беловежская Пуща, то ваучеры, то путч, то расстрел парламента, то дефолт, то еще какая холера!

— Стоп, а это при чем? С твоими-то что может случиться?

— Мало ли… — Тамара оставила безуспешные попытки застегнуть дорожную сумку, шлепнулась в кресло и потянулась за сигаретами. — Все, что угодно, может случиться. Вплоть до землетрясения.

— Это в Орле-то? — Евгений засмеялся, и она смущенно улыбнулась, почувствовав себя круглой дурой.

— Ладно, не землетрясение. — Тамара раздавила в пепельнице недокуренную сигарету и полезла за новой. — Не наводнение, не цунами, не песчаная буря и не нашествие марсиан. Тогда чего телефон не отвечает?

— Знаешь, — сказал Евгений задумчиво. — Я понял, почему ты такая… уже давно, неделю, наверное. Просто я тебе надоел, ты домой рвешься, а тут я перед глазами маячу. Да? Только честно отвечай.

— Да, — честно ответила она. — Я рвусь, а ты маячишь.

Она всегда честно отвечала на его дурацкие вопросы, а он ей никогда не верил. И сейчас не поверил, сидел, лениво развалясь, смотрел снисходительно, улыбался самодовольно… Так бы и стукнула по затылку. Не очень сильно, не чтобы покалечить, а чтобы в чувство привести. Надо что-то решать.

Кажется, именно тогда она это придумала — расставаться на время. Хотя бы на два-три дня. Не видеть друг друга, не искать встреч, не звонить. Не маячить перед глазами. Евгений согласился: ладно, если ей так легче, то пусть так и будет. Но не встречаться хотя бы пару дней почему-то не получалось. Тамара иногда специально ждала, пока закончится обеденный перерыв, а потом уже шла в буфет в полной уверенности, что уж в это время там точно никого не будет. Там никого и не было — кроме Евгения, который честно пытался выполнить ее условие — «не маячить» и поэтому тоже ждал, когда пройдет обеденный перерыв и в буфете никого не будет… Они натыкались друг на друга и начинали хохотать. Наверное, над собой. Над своим беспомощным трепыханием в руках судьбы, а точнее — в руке судьбы, в одном крепко сжатом кулаке судьбы, в котором они были зажаты вдвоем. Как можно было договариваться о какой-то разлуке, пусть даже на три дня, на три часа, на три секунды, если оба они были зажаты в одном кулаке судьбы? Как два муравья. И трепыхаться нечего.

Он и не трепыхался.

А Тамара все-таки трепыхалась. Ей было страшно быть муравьем, зажатым в кулаке судьбы. Она всегда — по крайнем мере, с тех пор, как, сидя на коленях у деда и прижимаясь к его сердцу всем своим умирающим существом, впивалась в головокружительный вкус запретного соленого огурца, с того самого момента всю жизнь ощущала себя хозяйкой собственной судьбы. Сама решала, что нужно делать, — и сама делала. Никто не мог повлиять на ее решения, если они казались ей правильными. Ничто не могло сбить ее с дороги, которую она сама выбрала. А тут вдруг вон чего…

— Выходи за меня замуж. Я не хочу с тобой расставаться. Я так больше не могу. У тебя семья, у тебя дети, у тебя дед… А я — чужой? Ну, хорошо, не чужой, но ведь все равно в стороне! Неужели тебя такая жизнь устраивает? Неужели тебе все это нравится? Выходи за меня замуж — и у нас будет своя семья…

Она знала Евгения уже достаточно хорошо для того, чтобы отчетливо понимать: в их «своей семье» не может быть места ни деду, ни девочкам, ни даже Чейзу. В его понимании их «своя семья» должна состоять только из них двоих. При чем тут родители, при чем тут дети, тем более — какие-то деды, собаки, многолетние привычки и добровольно взятые на себя обязанности? Все это — в прошлом, все это их не должно касаться, все это ему неинтересно, а она должна принадлежать только ему, со всеми своими привычками и обязанностями. Так прямо он, конечно, не формулировал, но каждое его высказывание об их «своей семье» недвусмысленно подразумевало именно это.

— Пока можно квартиру снять, а потом наши как-нибудь разменяем… Они обе большие, можно хорошо разменять. Если, например, у тебя и у меня окажется хотя бы по однокомнатной, — их потом на хорошую квартиру поменяем, может, даже на трехкомнатную. Трехкомнатная для двоих — представляешь? Спальня, гостиная и кабинет! Будем жить как белые люди. Мебель новую купим. Мы же оба нормально зарабатываем, проблем не будет. И только вдвоем — в своей квартире! Нет, ты представляешь?

Она представляла не их вдвоем в трехкомнатной «своей квартире», а деда, Натку и Николая в какой-то халупе, доставшейся им после размена, и мебель, стоящую как попало, и гору пакетов, узлов и коробок, в которых невозможно найти нужную вещь, и чужой двор за окном, и тоскливые глаза Чейза, его обиженную и возмущенную морду: что это за незнакомые запахи, чужие, не домашние, гадкие запахи?

А о дедушке она даже думать боялась, даже представлять не хотела, как все будет. Ясно, что дед этого просто не переживет.

Всего этого Тамара ему говорить не стала. Она только спросила однажды:

— А твой сын как на это посмотрит?

— Да какая разница? — искренне удивился он. — Материально я его обеспечу, работу нормальную найду, поддержу, если что… А что и как у меня — ему все равно. Ты его со своими детьми не сравнивай. У нас с ним совсем другие отношения. В общем-то никаких отношений и нет.

Она этого не понимала — потому и не верила. Как это — никаких отношений с собственным ребенком? Ведь даже с ее детьми он постарался наладить прекрасные отношения. Он помнил их дни рождения и всегда дарил что-нибудь уместное и в то же время неожиданное, он доставал девочкам путевки, возил их на дачу, обсуждал с ними их проблемы, помогал Анне наладить быт, а Наташке — решить какую-нибудь зловредную задачу по тригонометрии. Он говорил с ними о моде, политике, друзьях, диете, смысле жизни, комнатных растениях и о будущем. Кажется, он занимался с ними гораздо больше, чем родной отец, и стал частью их жизни, их другом, их помощником, их поверенным, их «дядей Женей», который всегда нужен и всегда рядом.

Натуська однажды спросила:

— Мама, а у тебя с дядей Женей платонические отношения?

— Нет, — не сразу ответила Тамара, переждав внезапную острую боль в сердце и звон в ушах. — Нет, доченька, не платонические.

И замерла, с ужасом ожидая реакции дочери.

— А… — сказала Наташка спокойно и понимающе кивнула.

И больше никаких вопросов, а Тамара потом ночь не спала.

Анна однажды сказала:

— Если у меня когда-нибудь ребенок будет, я его Женькой назову.

— А если не он, а она? — спросила Тамара, безуспешно стараясь подавить в себе смятение. — Если не сына родишь, а дочку?

— Все равно Женька… — Анна подумала минутку, молча шевеля губами и мечтательно глядя в потолок, а потом решительно заявила: — Дочка Женька даже лучше. Красивее. Например, Евгения Павловна. Здорово, да?