Господи, о чем хоть он опять думает? Какое ему дело до вечернего платья Юлии? На борту по крайней мере полсотни женщин, чьи вечерние платья наверняка будут гораздо более открытыми, чем у нее, и на кого следует обратить самое пристальное внимание… Мы же это уже решили, разве не так? И если он сам одевается к вечеру с особой тщательностью, так это именно потому, что ожидает не менее пристального внимания со стороны именно той самой полусотни, и ни с чьей больше. А то, что это ожерелье из черненого серебра, которое он купил просто так, на всякий случай, пригодилось как подарок Юлии на день рождения, — это случайность. Когда Виктор его покупал, он совсем не думал о Юлии. Честное слово. Да и вообще, она его вряд ли наденет.
Юлия надела ожерелье. Открыла коробку, восхищенно ахнула, гладя пальцами цепь плоских, тонко чеканенных квадратов, скрепленных между собой ажурным узором, осторожно вынула украшение и тут же стала его надевать, путаясь в массе волос, — слабо заплетенная коса была подвернута несколько раз и перехвачена у основания каким-то белым жгутом. Прическа напоминала широкий и толстый бобровый хвост. Ну да, шпильки ведь в бассейне утонули, теперь ей свой жуткий узел на затылке пришпиливать нечем. Ну и хорошо. Виктору новая прическа Юлии нравилась больше. А еще больше ему нравилось вспоминать ощущение влажного тяжелого шелка в своей ладони, когда там, в ее каюте, он схватил ее за распущенные волосы, а она обозвала его новоросом.
— Помочь? — как можно безразличнее спросил Виктор, глядя, как она выпутывает украшение из волос, и жадно мечтая прикоснуться к их живому шелковому теплу.
— Нет, спасибо. — Юлия справилась с ожерельем и подняла на Виктора улыбающиеся и немножко смущенные глаза. — И за цепь спасибо… Такая прелесть. Мне никогда ничего подобного не дарили.
— Ну-ну, — снисходительно сказал Виктор, неожиданно тоже смутившись. — Не обманывай. Что же тебе дарили — одни бинокли, что ли?
— Бинокль — это тоже впервые. — Юлия засмеялась и опустила глаза, откровенно любуясь серебряным черненым узором на белой ткани своего платья. — Мне много чего дарили — книги, посуду, сумки… Папа один раз рапиры подарил. Дети котенка подарили… Серенький такой и пушистый-пушистый! А украшения никогда не дарили.
А ведь и правда — Виктор ни разу не видел, чтобы Юлия носила хоть какие-нибудь украшения. Тоже странно. Муж, наверное, просто не успел ничего такого ей подарить. Но ведь кто-нибудь еще мог догадаться, что женщинам нравятся всякие такие вещи. Но он был до глупости рад, что догадался первым, глядя на ее совершенно по-детски сияющее лицо и на смуглые пальцы, в ритме медленного пламени ласкающие ажур ожерелья. И никакая она не надменная. Просто он чего-то не понимает, вот и судит поспешно. Надо же, котенка ей дарили! Пушистого-пушистого… Виктор мог поспорить на свой договор с английской клиникой, что котенку она радовалась не меньше, чем Катька — новому бриллианту.
Впрочем, Юлия сегодня всем подаркам радовалась. Ей надарили целую кучу кошельков, косынок, заколок для волос, бутылок шампанского, коробок конфет, футболок и даже бейсбольную кепку. Алан подарил ей портрет акварелью — и когда он только успел? Катька с таинственным видом подарила какой-то тщательно упакованный сверток, посоветовав не разворачивать его принародно.
Гиви подарил часы. Виктор догадывался, сколько они могут стоить, и настроение у него тут же испортилось. Юлия приняла вызывающий подарок Гиви с тем же выражением вежливой благодарности, с каким принимала всякие косынки-футболки. И не надела.
А когда процедура дарения закончилась, начался банкет — настоящий банкет, с шампанским и тостами, с множественными переменами блюд и четырьмя невероятных размеров тортами — чтобы на всех хватило, — с шумом, гамом и танцами на освобожденном от столов пространстве. И Виктор не отходил от Юлии ни на минуту, и танцевал с ней медленный танец без названия под какую-то задерганную, почти не различимую в общем шуме музыку, и наливал ей шампанское, и пил из ее бокала, и вел ее за руку на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, и приводил обратно к столу, чтобы она могла наконец хоть что-нибудь съесть, и все больше и больше погружался в совершенно незнакомое, новое для него, тревожное и сладкое чувство полной, безоговорочной, добровольной капитуляции.
А потом подошел капитан и передал ей пачку каких-то листочков, и она, сев на диване в углу, жадно воткнулась в них, словно это был приговор Божьего суда, и Виктор, стоя над ней и по обыкновению не отрывая от нее взгляда, заметил что-то неладное. Он сел рядом, взял ее за плечи, повернул лицом к себе и некоторое время хмуро смотрел на ее мокрые глаза и подрагивающие губы. Потом потянул из ее рук эти проклятые листочки, ожидая прочесть что-то совершенно ужасное… Капитан, должно быть, сошел с ума, если принес ей в такой день какое-нибудь плохое известие — например, из дому. А что это еще могло быть?
Это были поздравления с днем рождения. От родителей, от какой-то Ани из Воронежа, от какой-то Бетти из Лондона, от Мари из Лиона, от супругов Германа и Анны из Германии, от семьи Радковых из Варны и еще целое послание из какого-то неизвестного науке места под названием Хорусь. Это послание наряду с поздравлениями содержало сведения о здоровье Маши, Челленджера и мамы Нины и было подписано «все твои дети, друзья и родные».
Нет, это уже чересчур. Мало того, что у нее глаза как агаты в золотой оправе, мало того, что у нее волосы как у Марии Магдалины, мало того, что у нее фигура, какой вообще не бывает, мало того, что у нее повадки королевы, мало того, что она Юлия, так она, оказывается, еще и Июль! Это уже несправедливо. Более того, это уже судьба. То-то он с самого начала чувствовал, что трепыхаться бесполезно. Влип, как муха в варенье.
— Ты что так смотришь? — Юлия крепко вытерла ладонями глаза и глубоко вздохнула. — У меня, наверное, нос красный, да?
— Нет, — медленно сказал Виктор, растерянно глядя на ее заплаканное лицо. — У тебя не нос красный. У тебя фамилия — Июль.
— Ну и что? — Юлия настороженно глянула на него, мгновенно принимая этот свой невыносимый вид «мы с вами нигде не встречались». — Чем тебе моя фамилия не нравится?
— Твоя фамилия мне нравится, — серьезно сказал Виктор. — А тебе моя?
— А у тебя какая? — без особого интереса спросила она, отбирая у Виктора пачку поздравительных радиограмм.
— Джулай.
Виктор увидел, как она открыла рот и распахнула глаза в веселом изумлении, и вдруг страшно обрадовался, что у него такая замечательная фамилия. Все-таки хоть чем-то можно ее удивить.
— Ну, это уже слишком, — недоверчиво сказала Юлия, расплываясь в улыбке. — Это уже перебор.
— Мысли читаешь. — Виктор заулыбался в ответ на ее улыбку, заглядывая в ее мокрые от недавних слез глаза. — И что мы теперь делать будем?
— Сейчас мы все это соберем и отнесем ко мне, — деловито предложила Юлия, глядя через его плечо.
Он непонимающе оглянулся. К ним сквозь толпу пробиралась Катька, победительно подняв над головой какой-то клетчатый клеенчатый баул устрашающих размеров.