В Калифорнии морозов не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Волчок cтр.№ 9

Итак, что там у нас? У нас там дикое название, которое мы уже зачеркнули, и глава первая, которую мы уже пометили. И начало, которое мы предвидели: «Я приезжаю сюда каждые выходные»… Что-то подушка в сторону уползла. Надо устроиться как следует, чтобы потом на пустяки не отвлекаться. Александра устроилась как следует, положила папку на колени и начала читать, уже ни на что не отвлекаясь.

Я приезжаю сюда каждые выходные. На электричке, потому что на машине дольше. Тащусь от электрички под дождем. Кажется, дождь ни разу не переставал идти с самого июня. Или он начинает идти только тогда, когда я выхожу из вагона? Потому что в Москве я дождя не замечаю. Говорят, что и в Москве без конца идёт, но я не замечаю. А здесь первое, что замечаю, когда выхожу из вагона, — это дождь. Тащусь под дождём до самого дома, натягиваю на голову куртку, но всё равно прихожу с мокрыми волосами. Почему-то я всегда забываю взять с собой зонт. Накануне вспоминаю, думаю, что надо бы взять, ведь опять дождь будет. А перед тем, как выйти из квартиры, — забываю. Или не забываю? Может быть, не беру потому, что всё ещё надеюсь, что в одно прекрасное утро я выйду во двор, и вчерашние лужи будут затянуты белым тонким льдом, а я буду идти, проламывая тонкий лёд каблуками, лёд будет сухо хрустеть, проламываясь, и под ним не будет почти никакой воды, и с неба не будет литься вода, сколько можно, в самом-то деле, декабрь уже, пора бы и морозу наступить… Я жду мороза, потому что когда кончится эта бесконечная вода со всех сторон и когда придёт мороз, я наконец-то отдышусь, остужу голову и опять начну жить нормально. Я ведь когда-то жил вполне нормально. Многие даже завидовали, вот как я жил. Да и мне самому нравилось, если я правильно помню.

Но мороза всё нет, хоть и декабрь. Есть бесконечный дождь, под которым я иду от электрички до дома, натягивая куртку на голову. Дорога совсем расползлась. Летом была твёрдая и гладкая, хоть и пыльная. А сейчас скользко, как на льду. Ботинки с тонкой подошвой, ноги разъезжаются, как у пьяного. Я всё время забываю, что сюда нужно надевать ботинки с рубчатой подошвой. В прошлом месяце я на этой дороге два раза падал. Пришёл в дом грязный, как свинья. Целый вечер отстирывал джинсы и куртку, потом они целую ночь сохли перед камином, но к утру всё равно не совсем высохли. В следующий раз я привез сюда запасную куртку и запасные штаны. Странно, что не забыл. А ботинки с рубчатой подошвой надеть забываю. И зонт взять всё время забываю. Тоже странно. Каждый раз добираюсь до дома совершенно мокрый.

И калитка совершенно мокрая. Мокрая, скользкая и холодная, за неё даже браться противно. Хоть руки у меня такие же мокрые, скользкие и холодные.

И дорожка к дому, мощённая каменными плитками, тоже мокрая. Но хотя бы не скользкая. Дорожка не скользкая, но идти по ней всё равно неприятно. По обе стороны дорожки — деревья, кажется, яблони. Да какая разница. Ветки всё равно голые. Густые, переплелись над дорожкой. Сквозь них дождь льёт, да ещё и с них вода дополнительно льёт. Наверное, просто кажется, что дополнительно. Потому что последние шаги до крыльца терпеть этот дождь особенно противно.

А на крыльце — уже совсем невыносимо. Руки плохо слушаются, они замерзли, дрожат, я злюсь на собственные руки так, как будто это отдельные от меня самостоятельные существа, посторонние, неприятные. К тому же, я каждый раз путаю замки. Каждый раз пытаюсь открыть старый замок ключом от нового. Старый замок сломан, это я его сломал, когда однажды приехал без ключей. Думал, что потерял или в электричке вытащили. Сломал замок, на следующий день врезал новый, у меня здесь всегда запас таких вещей, и инструменты, и материал кое-какой, и краска. И новый замок нашёлся, я его врезал чуть ниже старого, а старый вынимать не стал. Сломан и сломан, чего с ним возиться. А потом ключи от старого в кармане другого пиджака нашёл. Выбросил, чтобы не путать с новыми. А теперь вот всё время замки путаю. Каждый раз пытаюсь повернуть новый ключ в старом замке. Когда-нибудь и ключ сломаю. Руки трясутся и не слушаются, новый ключ из старого замка выдирается только с пятой попытки. Я сую ключ в новый замок и заранее с ненавистью ожидаю, что ключ и в этом замке сейчас застрянет. И мне опять придётся выбивать дверь.

Я приезжаю сюда каждые выходные. Каждые выходные! Каждую пятницу — вонючая электричка, раскисшая дорога, нескончаемый дождь, скользкие холодные доски калитки, в дополнение к дождю — вода с густо переплетённых веток над дорожкой… По-моему, это всё-таки яблони. Хотя мне всё равно. А в конце — ещё и два замка, и один из них сломан, и я их каждый раз путаю. Кто угодно может сойти с ума. Я — точно могу. Мама думает, что я уже сошёл с ума. Мама думает, что мне нужно срочно помогать. Мама думает, что я стал принимать наркотики. Мама думает, что мне плохо.

Мама всю жизнь думает обо мне чёрт знает что.

Стал бы я приезжать сюда каждые выходные, если бы мне здесь было плохо… Мне здесь хорошо. Так хорошо, что ради этого стоит потерпеть дорогу под дождём, от электрички до дома без зонта, и руки эти трясутся, как чужие, смотреть противно. Действительно, как у наркомана. Хорошо, что мама хоть этого не видит. Она возлагает на меня большие надежды. Какие надежды может оправдать человек, у которого трясутся руки? Мои трясущиеся руки могут разбить ей сердце.

На крыльце я так злюсь на свои руки, что они трясутся, наверное, от страха передо мной. А когда дверь открывается и я вхожу в дом, то сразу забываю о руках, и они перестают трястись. Делают дальше всё сами, привычно и спокойно. Раньше я бы даже сказал — умело. Но сейчас не скажу, не знаю. Раньше я следил за своими руками и гордился тем, как они всё умело и красиво делают. А сейчас не слежу, давно уже. Так что ничего по этому поводу сказать не могу. Делают что положено — и хорошо. По крайней мере, не отвлекают меня по пустякам.

Я вхожу в дом и начинаю прислушиваться. Мои руки делают что положено: закрывают дверь, включают свет, снимают с меня куртку, встряхивают ее и вешают на старую деревянную вешалку. Мама называет эту вешалку «плечики». Потом мои руки снимают с меня ботинки и набивают их газетами. Потом укладывают дрова в камине, суют туда ещё пару газет. Потом чиркают спичкой. Огонь занимается сразу, и почти сразу становится тепло, камин не дымит, его делал хороший мастер. Или это мои руки всё правильно делают, правильно укладывают дрова, правильно суют смятые газеты, правильно чиркают спичкой. Главное — не мешать им. Один раз я стал думать, откуда берутся газеты и где лежат спички — и не вспомнил. Стоял столбом перед камином, а руки висели плетьми и ждали, когда я перестану вмешиваться не в своё дело. Потом я перестал думать о том, что надо сейчас сделать, и оказалось, что я уже сижу перед камином и смотрю на огонь, а руки пересчитывают спички в коробке. Помню, там было совсем мало спичек, штуки три или четыре. На один приезд. В следующий приезд руки вынули у меня из кармана целую упаковку. Разорвали грубую обёрточную бумагу, коробки рассыпались, руки их собрали и куда-то спрятали. До сих пор не знаю, куда. Но каждый раз мои руки безошибочно находят спички и чиркают ими перед камином. В камине под дровами — смятые газеты. Откуда берутся газеты, я тоже до сих пор не знаю. Руки находят всё сами, главное — не мешать им, это я давно уже понял.