300 дней и вся оставшаяся жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Волчок cтр.№ 5

Да уж, тихий смех в темноте… Теперь она и сама об этом постоянно думала…

В дверь позвонили. Сашка с дискотеки? Рановато…

— Нуся, иди, к тебе Тамара! — мама Томку недолюбливала, но с наличием у дочери подружки приходилось мириться: Тамарин супруг, существо абсолютно безотказное («Подкаблучник, по-другому и не скажешь!») часто помогал Лучининым по хозяйству — мебель передвинуть, полочки повесить, прокладки в кранах поменять.

— Так, Лучинина, чего расселась? — Томка, появляясь даже на открытом пространстве, не говоря уж про помещения, всегда производила впечатление миниатюрного торнадо. В школе они с Инночкой сидели за одной партой, всю жизнь прожили на одной лестничной площадке, дружили с детского сада и по сию пору. Но, что удивительно, будучи похожими друг на друга чисто внешне, были настолько разными по характеру, что только тот, кто видел Томку и Инночку впервые, причем в состоянии полного покоя, лучше спящими, мог это сходство заметить. Все остальные — общие друзья, соседи и родственники — в один голос утверждали: да, только противоположности сходятся. Вот лучший пример: Томка и Инночка.

— С дуба рухнуть, праздник на дворе, а она вяжет! А ну, отрывай задницу от дивана, все уже в сборе!

— Вот грубая ты, Томка, и неженственная… А кто в сборе? И где? И по какому поводу?

— Слушай, Лучинина, ты примерно с Нового года какая-то малахольная! Может, тебя доктору показать? У нас в поликлинике психиатр отличный, Федор Михалыч. Сегодня бабий день, восьмое мартеца, забыла? И Фридка с Катюхой уже двадцать минут над полными рюмками кукуют. А Мишку я выгнала в баню, пусть с мужиками празднуют, восьмое марта без козлов, отличная традиция!

Инночка задумчиво оглядела себя: домашние джинсы, свитер — ее первый опыт на ниве ручного трикотажа, в связи с чем употребляется только дома и на даче, теплые шерстяные носки. Не будет она переодеваться, уютная одежда, перед кем выставляться, перед Томкой и Фридкой, что ли?

Сунуть ноги в тапочки и пересечь лестничную площадку — две минуты. Томка, как всегда, раздула из мухи слона: раскрасневшаяся от мороза Катька, Екатерина Александровна, недавно открывшая для себя прелести новой должности — зам мэра по какой-то трудно произносимой социальной белиберде, — прихорашивалась перед зеркалом в прихожей, а меланхоличная Фрида медленно и печально резала хлеб. На столе красовалась охапка привядшей мимозы — Томкин Мишка не отступал от традиций ни на шаг.

— Ну, бабоньки…

Катька зацепила это отвратительное «бабоньки» на широкомасштабной гулянке, посвященной Катькиному тридцатилетию, и привычное «девочки» навсегда исчезло из ее словарного запаса. А жаль — бабоньками ни Фридка, ни Инночка, ни Катька себя не ощущали. «Интересно, — ехидничала утонченная Фрида, — она, когда старшеклассницам грамоты какие-нибудь выдает, тоже на всю мэрию орет: „Бабоньки!“?»

— За нас, молодых, худых и почти красивых! — Тамара по-гусарски хлопнула полную стопку водки.

— Господи, Тома, что за речевые штампы, ты же интеллигентный человек, доктор… — состроила кислую мину Фрида.

Тут уж взвилась Катька:

— Тамар, налей ей сразу еще одну, а то будет еще полчаса занудствовать!

Ловко разлив водку — «Пуля, пуля свиснуть не должна!», — Тамара, усевшись, поинтересовалась:

— Ну, о чем разговаривать будем? О любви или о мужиках?

— О мужиках Фридке с Инночкой не интересно, Тамар, давай о любви.

— Девчонки, пусть Фрида почитает. Фрид, что-нибудь новенькое, а? — подала голос Инночка. Балагурки притихли.

Фрида была настоящая, в смысле — член Союза писателей, поэтесса, получала стипендию и раз в год выпускала книжки стихов. Как ни странно, но тиражи Фридиных творений, пусть и не многомиллионные, довольно быстро расходились. Инночку это не удивляло: стихи были тонкие, умные, в меру философичные и очень женственные. Катька с Томкой ни бельмеса в стихах не понимали, но гордились: как же, подруги детства современной Сафо. Впрочем, кто такая эта самая Сафо, обе тоже не особо догадывались.

Фрида привычно полуприкрыла глаза. По поводу внешности поэтессы мнения подруг расходились: грубая и неженственная Томка считала бледность, длинный нос и узкие губы признаками желчного характера и анемии («Говорю вам как врач!»), Катька всерьез восхищалась вкусом Фриды (видимо, сознавая полную неприменимость к себе, кустодиевской, кружевных воротничков, шалей и камеи), а Инночка, иногда совавшая свой нос в любимое Сашкино «фэнтези», про себя называла поэтессу легкокрылым эльфом.

— Прерванная любовь, — заявила Фрида и, смутившись, добавила: — Это название.

Последовала, как положено, пауза. Затем она тихо начала:

Кто я? В золотой клетке тела заключенная душа?

Тончайшее устройство — механизм балерины?

Поющая часть скворца, издающая, не дыша,

Колебания воздуха? Сбрасывая личины,

С каждым разом обнаруживаю измененья:

Так тасуются карты, так ветер играет газетой…

Так меняют «любовь» на «просто жить».

Смущенье, как правило, чуждо этому Рубикону.

Пепел, нет, ни ядерной катастрофы, просто «Бонда»,

Запретным огоньком сгребая по хрусталю,

Я равнодушно думаю: уже поздно,

Пора снова в спячку, я больше его не люблю…

И искренне не понимаю, как, плавя мозг,

Ожидание стекало слезами, слезами в ладони.

Не спать по ночам, задавая никчемный вопрос:

«Когда?!» Словно распятый на телефонной Голгофе разбойник…

Но достигнутая цель не понятна, и даже смешна,

Вызвав любовь, как из бутылки — джинна,

Я сыто улыбаюсь, желая остаться одна,

Наедине с зеркалом. Лик? Лицо? Личина?

Низкий, немного хриплый голос Фриды оставил после себя повисшую паузу.

— Как красиво: менять любовь на «просто жить»… Ожидание стекало слезами в ладони, — тихо сказала Инночка и неожиданно для себя добавила: — Я так хочу услышать твой тихий смех в темноте…

Фрида мгновенно вынырнула из своего полутранса:

— Как-как? Услышать твой тихий смех в темноте? Инка, ты сама придумала?

— Н-нет, прочитала, наверное, где-то, — почти не соврала Инночка.

— А жаль… А то бы я у тебя эту метафору приватизировала… Ладно, хватит о высоком. Давайте уже будем водку пить!

— И разговаривать о мужиках? — влезла Тамара.

— Ага! О жадинах, хвастунах и дураках! — припечатала Катерина, безусловно — самая компетентная в предлагаемой теме.

— Вот я — б…! — выпив, констатировала Катька.

— А можно без великого и могучего? — страдальчески простонала Фрида. — Давай заменим твой эпитет, ну, я не знаю, словосочетанием «веселая женщина», например.