– А история с ожерельями маркиза Калагана – тоже
навет? – проверки ради поинтересовался Сварог.
– С чьими ожерельями?
На благородном лице герцога ясно читалось, что он никогда в
жизни не слышал этого имени и в глаза не видел никаких ожерелий.
Сварог мог и поверить – если бы не слышал доклада Мары, по
его приказу проверившей достоверность кое-каких досье из богатейшего собрания
министра полиции… Прохвост, конечно. Редчайший экземпляр… но ведь потому и
понадобился, а? Именно потому, господа мои…
– Хорошо, меня, надо полагать, ввели в заблуждение, –
сказал он, откровенно ухмыляясь. – Покажите, что вы там сочинили…
Почерк у герцога был невероятно разборчив и четок – как
у коронного писаря с двадцатилетним стажем. Сварог перелистнул несколько
страниц, потом вчитался.
Он старался сохранять бесстрастное лицо (чтобы этот прохвост
не понял, насколько он королю нужен), но в глубине души понимал, что лучшего
сотрудничка и не сыскать. Лемар на лету ухватил его идею, черновые наброски
насчет Ордена Возрождения Трех Королевств, врученные Сварогом отправленному на
Стагар полицейскому чиновнику. И поработал с ними так, словно всю жизнь служил
в ЦК КПСС. Правки после него не требовалось, все продумано до мельчайших
деталей – устав Ордена, чья благородная деятельность направлена на благороднейшие
цели; система партийного… тьфу ты, орденского руководства, расписанная по
городам, округам и провинциям, завершенная, стройная и толковая; отличительные
знаки и символы, награды в трех металлах, почетные цепи к ним – сам Сварог
до этого не додумался, как и до нарукавных нашивок, означающих орденский
стаж, – ежемесячные собрания, годичные Большие Советы (слова «партийный
съезд» герцог попросту не знал, иначе, несомненно, употребил бы); кандидаты и
полноправные члены, взыскания и поводы к таковым… И все это набросано на
коленке, в плавании, в неудобной повозке?! Вот это сотрудничек! Тошнит от него,
и повесить так и подмывает – но ведь незаменим! Беглые наметки Сварога
превратились в нечто законченное, заслуживающее претворения в жизнь с завтрашнего
же дня…
– Ну что же, – сказал он, вставая. – Вам сообщат о
вашей дальнейшей судьбе, любезный герцог…
В коридоре терпеливо ждал министр полиции. У его ног, виляя
хвостом, сидел здешний курьез, порожденный самодурством покойного Конгера,
желавшего чем-то изощренно унизить свое дворянство: серый с черными крапинами
охотничий пес, волею короля носивший дворянское достоинство (подкрепленное, как
полагается, гербом, выгравированном на золотом ошейнике). Рядом с каменным
лицом стоял лакей, коему вменялось в обязанность ухаживать за четвероногим
лауром и по мере понимания исполнять все его желания, кроме
одного-единственного: у хвостатого дворянина не должно было родиться потомства
(именно такое соломоново решение принял недавно Сварог, решивший сохранить
жизнь безвинному песику, но не доводить ситуацию до абсурда – ведь, если судить
с точки зрения незыблемых геральдических правил, все щенки, родившиеся бы от
облагодетельствованной дворняги, автоматически получали благодаря отцу то же
дворянское достоинство – ведь он не мог в членораздельных словах лишить
потомство благородного звания, а следовательно…).
Рассеянно потрепав по голове блохастого дворянина, Сварог в
ответ на вопросительный взгляд министра полиции решительно произнес:
– Верните ему, пожалуй что, гражданский чин. И только.
Не стоит его баловать сверх меры, будем держать в черном теле. Чтобы поработал
как следует… Я бы его с удовольствием повесил, с каким бы удовольствием…
– Я вас прекрасно понимаю, государь, – проникновенно
сказал министр полиции. – Но, вы сами убедились…
– Сволочь редкостная, – с чувством сказал
Сварог. – Но каков сотрудничек… Между прочим, поручите ему составить
парочку манифестов для Вольных Маноров в добавление к уже имеющимся. И… –
оглянувшись на слугу, он взял министра под локоток, отвел его подальше. –
И пусть сочинит что-нибудь убедительное для той области Святой Земли, что
расположена по нашу сторону Рона. Чует мое сердце, наши лихие генералы вскоре
сгоряча и туда вломятся, а у меня, рассуждая по-государственному, нет никакого
желания их останавливать. К чему? Устье Рона будет в наших руках, а
столица на другом берегу реки окажется под прицелом наших орудий, после чего
они станут гораздо сговорчивее… Пусть этот прохвост извратится, насколько
умеет.
– Будет сделано, государь! Гонец от Фалека отдохнул и рвется
к вам…
…Бравый лейтенант Синих Егерей вскочил ему навстречу,
щелкнув каблуками так, что эхо отразилось от высоченного, в золотой лепнине
потолка. Выхватил из-за отворота мундира толстый засургученный пакет и, четким
жестом выбросив руку, протянул его Сварогу, звенящим от возбуждения голосом
отчеканил (несомненно, заранее предвидя, что ждет такого вестника):
– Государь, полковник Фалек докладывает, что убеждение
Пограничья завершено! Гарнизоны находятся во всех столицах вольных ярлов и
наиболее крупных населенных пунктах, редкие очаги сопротивления погашены, мы
полностью контролируем эту провинцию! Последним было занято княжество Рут – вот
там нам пришлось немного повоевать…
– Рут? – спросил Сварог, вертя пакет и хмурясь при воспоминаниях.
– Так точно, ваше величество! Тамошний князь, вздорный юнец,
пытался организовать конную контратаку. Наша «волчья сотня» их вырубила начисто
– там и была-то горстка… Полковник отдал приказ похоронить князя согласно
рыцарским правилам ведения войны, что и было незамедлительно выполнено… Других
эксцессов не последовало, население приведено к полному повиновению…
Его усатенькое лицо было ревностным до глупости. Сварог его
не видел сейчас – перед глазами стоял забавный светловолосый юнец, почти мальчишка,
всерьез намеревавшийся броситься со своим крохотным отрядиком против Глаз
Сатаны. Именно от него Сварог впервые услышал о пророчествах Таверо и Сером
Рыцаре. Именно о нем Сварог тогда подумал: из таких получаются отличные
солдаты… если не убьют в первом же бою.
Что ж, так и вышло. Жизнь не успела обтесать вихрастого
романтика…
Душа была полна стыда и тоски. Он никогда не думал, что
запущенный его волей неумолимый механизм однажды прокатится шипастыми колесами
и по таким вот мальчишкам…
«Но ведь этот юнец ничего не успел сделать! – пытался
успокоить его кто-то умудренный жизнью, знающий все ее тяжелые
сложности. – Он только болтал языком и картинно хватался за меч! И ничего
больше. Он мешал грандиозному предприятию, направленному на благородные цели.
Его, несомненно, уговаривали сначала по-хорошему, Фалек кропотливо выполнял
инструкции, и перед его войсками всегда шли увещеватели с манифестами! Кто ему
мешал сложить оружие, не болтаться под ногами? Независимость Рута, которой
мальчишка так гордился, смешна и нелепа! Он сам виноват, сам, сам!»
У собеседника, существовавшего лишь в сознании Сварога, было
лицо герцога Лемара – Сварог отчего-то знал это совершенно точно. Жгучий стыд и
тоска никак не проходили, и Сварог, спохватившись, повернулся к не повинному ни
в чем лейтенанту, пожалуй, ровеснику князя: