С обитателем озера произошли необратимые перемены – как
всегда бывало там, где поработал на совесть Доран-ан-Тег. На воде –
превратившейся скорее в неописуемое месиво – сплошным слоем колыхались
отвратительные куски. Мгновением позже топор по изящной дуге взмыл из воды,
подлетел к Сварогу и шлепнулся в траву совсем рядом, только руку протяни.
Яна дернулась, издала нечто, напоминавшее сдавленный кашель.
Сообразив, в чем тут дело, Сварог бесцеремонно перевалил ее лицом вниз, подпер
ей живот коленом, нажал – и ее долго, шумно, обильно рвало жидкой зеленоватой
гадостью. Когда окончательно прекратились спазмы и малоприличествующие
коронованным особам звуки, Сварог некоторое время все же подождал. Убедившись,
что процесс вроде бы прекратился, вновь перевернул ее пузом вверх, нашарил в
кармане мокрый носовой платок – с монограммой и графской короной, ясное
дело, – вытер девчонке рот и лицо. Она уже таращилась довольно осмысленно,
хотя до сих пор отчаянно и звучно икала. Порвал бы своими руками, как Тузик
грелку, дура, взбалмошная соплюшка без царя в голове…
Длиннющие мокрые ресницы отчаянно затрепетали – очухалась
настолько, что осознала себя голой по пояс. Возвращаются женские рефлексы
мирного времени вроде стыдливости – ага, оклемалась, зар-раза, ручками
прикрывает мокрые прелести – ну совсем хорошо, и не блюет больше, и в себя
пришла…
Стянув с себя мокрый кафтан, отвернувшись, Сварог швырнул
его девушке, грубо рявкнул:
– Прикройся, странница по неведомым дорожкам!
Опустившись затылком в жесткую траву, блаженно вытянулся,
достал двумя пальцами из воздуха зажженную сигарету и жадно втянул дым. Стояла
совершеннейшая тишина, в просветы меж верхушками похожих на сосны деревьев
проглядывало ясное небо, почти такое же голубое, как над Таларом, – хотя и
наличествовал в этой синеве некий различимый глазом иной оттенок…
– Это чудовищная ошибка… – послышался над головой
неуверенный голосок Яны, и она вновь закашлялась.
– Вот именно, – сказал он, не меняя позы. –
Чудовищная ошибка природы. По имени Яна-Алентевита. У природы тоже иногда
бывают приступы безумия, и тогда она творит нечто вроде тебя… Убил бы дуру
своими руками…
Отшвырнул окурок, смачно плюнул и направился к озеру. Минут
пять побродив по колено в вонючем липком месиве, пару раз погрузившись по шею
впустую, все же отыскал меч, отряхнул его от всего налипшего и бросил в ножны.
Когда он вернулся на берег, Яна уже сидела, обеими руками
придерживая на груди его камзол, на вид вполне здоровая и оклемавшаяся. Она
попыталась, правда, принять смущенный и пристыженный вид, но в голосе слышалась
прежняя беззаботность:
– Кто же знал, что здесь окажется эта тварь вместо…
Беззаботность эта и вывела окончательно Сварога из себя.
Искушение было очень уж велико, а другого такого случая могло и не выпасть за
всю оставшуюся жизнь…
Она и пискнуть не успела, когда Сварог насел на нее, вмиг
выкрутив руки и завалив физиономией в траву. Удерживая ее за запястья левой –
она так растерялась, что не сообразила пустить в ход какие-нибудь магические
штучки, – правой расстегнул тяжелую пряжку и вытащил из петель ремень,
стряхнул с него ножны с мечом. Заворотил ей камзол на голову, на глазок отмерил
должную длину ремня, намотал остальное на кулак. Размахнулся с превеликим
наслаждением, бормоча:
– И никакое это не извращение, а запоздавшее воспитание…
После первого удара, звонкого, хлесткого, Яна
завопила – но Сварога уже ничто не могло остановить.
Вспоминая классика: эх, взлетали батоги посреди весны! И уж
точно – с оттяжечкой… Сварог трудился, как бездушный механизм, обрабатывая широким
кожаным ремнем парочку округлостей, к которым совсем иным образом мечтали
подступить светские хлыщи.
Опомнился, когда она в голос заплакала. Досадливо покрутил
головой, отбросил ремень, охваченный вернувшейся жалостью, поднял ее из травы.
Уткнувшись ему в грудь, Яна самозабвенно рыдала. Выплакавшись окончательно,
затихла.
– И плевать мне, – сказал он потерянно. – Хоть в
опалу, хоть на Сильвану, хоть на плаху головой…
– Дурак! – горько всхлипнула она. – Дурак,
скотина, больно как, позор какой…
– Какого пса из-за тебя погубил, горе ты мое… – отрешенно
сказал Сварог, пропустив мимо ушей ее дальнейшую тираду – любопытно, где она
ухитрилась наслушаться словечек, не красивших и ронерского драгуна?
– Убила бы своими руками… – прохлюпала Яна.
– Это потом, – безжалостно сказал Сварог. –
Давай-ка убираться отсюда побыстрее. Тут, как выяснилось, люди живут, а в такой
глухомани, где бы она ни располагалась, нравы одинаково незатейливые – не любят
тут таких странных чужаков…
И пошел вперед, не оглядываясь. Краешком глаза подметил, что
Яна все же потащилась следом, ворча, ругаясь под нос и в десятый раз озвучивая
нехитрую истину – мол, в жизни ее так не оскорбляли, она еще припомнит и
непременно отомстит…
Ну вот, накаркал. На открытом месте, возле серого каменного
столба с непонятным иероглифом, толпилось человек двадцать землепашцев,
возглавляемых пузатым трактирщиком. Сбившись в кучку, они ощетинились
разнообразными сельскохозяйственными орудиями производства сплошь мирного
назначения – вилы, грабли, оглобли, косы…
Сварог мимоходом подумал, что здешние места, очень похоже,
давненько не видали ни войн, ни мятежей, иначе эти колхозники непременно
прихватили бы что-то более пригодное для боя. Даже ни единого топора не видно,
а вот на Таларе пахотные мужики первым делом похватали бы топоры…
Не замедляя шага, он шел прямо на толпу, нехорошо улыбаясь и
помахивая топором. Землепашцы заскучали и стали потихоньку пятиться.
Трактирщик, пытаясь вдохнуть хотя бы малую толику боевого духа в свое
присмиревшее воинство, заорал, потрясая давешним мясницким тесаком:
– Непырядок тварите! К управителю пжалте, он вас свидет на
суд гаспадину быррону! Ходёют всяки, парадок булгачат, без их скоко жили…
– Милый! – проникновенно и ласково сказал Сварог,
надвигаясь. – Да живите вы и дальше без нас, кто ж вам мешает? Уйди с
дороги, голопузый, пока я не вздумал по деревне погулять, здешних девок
попугать…
Тщательно примерившись, он без замаха рубанул по толстому
каменному столбу. Доран-ан-Тег исправно снес его верхнюю треть с непонятным
знаком, Сварог вовремя отскочил, и неподъемный камень тяжко грянулся оземь.
Вот тут незатейливых селян проняло по-настоящему. Аж с лица
спали. Закрепляя успех, Сварог взмахнул топором и заревел тремя медведями:
– Р-разбежись, корявые! Поубиваю, мать вашу, и фамилий не
спрошу!
Нестройный боевой порядок рассыпался окончательно –
сбивая друг друга с ног, бросая вилы и дреколье, крестьяне порскнули кто куда.
Дольше всех продержался трактирщик, но и он, когда Сварог придвинулся вплотную,
громко айкнул, отпрыгнул спиной вперед и припустил в лес. В три секунды поляна
очистилась, только в лесу хрустели ветки и удалялись испуганные крики.