Его тяжелое дыхание врывалось и вырывалось изо рта, когда голова упала на руку.
Блэй подтащил скамейку и приземлился на нее так, чтобы мог заглянуть в лицо парня.
— Джон… что, черт возьми, происходит?
Джон отпустил консоли и свалился на задницу, вытащив из-под себя ноги. После серии вдохов, он провел рукой по своим мокрым волосам.
— Поговори со мной, Джон. Я сохраню это только между нами. Клянусь жизнью моей матери.
Прошло довольно много времени, прежде чем Джон поднял голову, и когда он это сделал, его глаза оказались мокрыми. И не от пота и нагрузки.
— Расскажи мне и это никуда дальше не уйдет — прошептал Блэй. — Что случилось? Расскажи.
Когда, в конечном итоге, парень начал показывать жестами, движения его были беспорядочными, но Блэй отлично разобрал слова.
«Он причинил ей боль, Блэй. Он… причинил ей боль».
— Ну, да, я знаю. Слышал в каком состоянии она была, когда…
Джон зажмурился и покачал головой.
В напряженном молчании, последовавшем за этим, кожу на затылке Блэя начало покалывать. «О… дерьмо».
Должно быть это не все. Было что-то еще.
— Насколько все отвратительно? — прорычал Блэй.
«Настолько, насколько это вообще возможно представить», — промолвил губами Джон.
— Сукин сын. Гандон, сучий крысенышь, ушлепок!
Блэй не был силен по части клятв, но иногда это было единственным, что можно предложить ушам собеседника: Хекс не была его женщиной, но ответить за пережитую боль, причиненную противоположному полу, он был более чем заинтересован. По многим причинам… а сейчас, как никогда прежде.
Боже, ее убитое горем выражение лица было не только по поводу беспокойства за Джона. Это было из-за воспоминаний. Ужасных, отвратительных воспоминаний…
— Джон… мне так жаль.
Свежая капля стекла по подбородку парня прямо на черную беговую дорожку, Джон пару раз протер глаза, прежде чем поднять взгляд. Мука, борющаяся с гневом на его лице, заставляла твои яйца твердеть.
Это обретало идеально ясный смысл. С его историей, это было ошеломляющим событием на очень многих уровнях.
«Я должен убить его», — показал жестами Джон. — «Я не смогу жить, если не уберу его».
Когда Блэй кивнул, чувство мести стало очевидным. Связанный мужчина с плохой историей?
Ордер на смерть Леша только, что получил штамп ОПЛАЧЕНО.
Блэй сжал руку в кулак, предлагая ему стукнуться костяшками пальцев.
— Все, чего бы тебе только не понадобилось, все, что угодно — я с тобой. И я никому не скажу ни слова.
Джон подождал мгновение, а затем ударил своим кулаком по кулаку Блэя.
«Я знал, что могу рассчитывать на тебя», — произнес он губами.
— В любое время, — поклялся Блэй. — В любое.
ГЛАВА 42
Примерно через час с прерванной вылазки Грега на третий этаж дом Элайя Рэтбоуна снова погрузился в полную тишину, но он еще долго выжидал после того, как дворецкий спустился вниз, прежде чем сделать очередной снимок.
Они с Холли провели время не в постели, как сделали бы в прошлые времена, а за разговором. И дело было в следующем: чем дольше они разговаривали, тем больше выяснялось, как мало ему было о ней известно. Он и понятие не имел, что ее хобби было ничто иное, как вязание. Или что ее самой заветной мечтой было перевестись в настоящие телевизионные новости — которые на первый взгляд не назовешь шокирующими. Большинство пустоголовых женщин мира действительно обладали более высокими амбициями, чем показ выскочек-карьеристов или комментарии о том, насколько съедобны тараканы. Он даже выяснил, что она вела репортаж в местных новостях о рынке Питсбурга до увольнения с этой должности.
О чем он понятия не имел, так это о настоящей причине, по которой она оставила свою прежнюю работу. Женатый генеральный менеджер ожидал, что она снимется на другую, личную камеру, и когда она отказала ему, он уволил ее, после того как подставил ее на радио.
Грег видел отчетную запись с ее работой, на которой она вырезала свои слова. В конце концов, он сделал, что должен был, и несмотря на то, что ее прослушивание с ним прошло на отлично, он всегда проверял примечания.
И как вы уже должно быть догадались, первым впечатлением о ней было: милое личико, отличная фигура и ничего более, что еще можно было бы предложить.
Но не это самое худшее из его неверных представлений о ней. Он и понятия не имел, что у нее есть брат инвалид, о котором она заботится.
Она показывала ему их совместную фотографию.
И когда Грег вслух спросил, почему ему про парнишку было ничего не известно? Она честно ответила, как есть: потому что, у тебя были четко установленные рамки, поэтому это и осталось за рамкой.
Естественно, у него сыграла нормальная мужская реакция самозащиты, но факт состоял в том, что она была права. Он чертовски четко указал границы. Означающие никакой ревности, никаких объяснений, ничего постоянного и ничего личного.
Уж точно не та среда, в которой вам бы захотелось почувствовать себя уязвимым.
Осознав это, ему пришлось притянуть ее к своей груди и положив подбородок ей на макушку, поглаживать ее по спине. Перед тем, как перенестись в мир грез, она пробормотала что-то своим нежным голоском. Что-то вроде «Это была самая лучшая ночь с ним».
И это несмотря на те чудовищные оргазмы, до которых он ее доводил.
Ну, доводил, когда ему было это угодно. Было множество свиданий, которые он отменял в последнюю минуту и продинамленых эсэмэсок, или отмазок в словесной или физической форме.
«Господи… каким же дерьмом он был».
Поднявшись, наконец, уходить Грег оставил Холли спящей, включив камеру, прежде чем выскользнуть в коридор. Вокруг стояла тишина.
Спустившись вниз по коридору, он вернулся к знаку ВЫХОД и нырнул на черную лестницу. Вверх по ступеням, перебежка, еще один пролет, и затем он очутился у двери.
На этот раз никакого стука. Достав тонкую отвертку, обычно используемую для установки камеры, он приступил к взламыванию замка. На деле, это оказалось даже легче, чем он думал. Всего один тычок и сдвиг и вуа-ля.
Дверь даже не скрипнула, что весьма удивило его.
Однако, то, что находилось по ту сторону… любого потрясло бы до чертиков, как и его самого.
Пространство третьего этажа имело схожесть с пещерой в старомодном стиле, с грубо обтесанными половицами и с обеих сторон накрененным под крутым углом потолком. В дальнем конце, стоял стол с масляной лампой на нем, освещая в золотисто-желтые тона стены… как и черные ботинки того, кто сидел в кресле за гранью отбрасываемого света.