Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!» - читать онлайн книгу. Автор: Максим Марголин cтр.№ 35

Кончился сорок первый год, покатился сорок второй. Далеко на востоке бушевала война. Первые страницы газет были отданы победным реляциям из далекой России, и было непонятно, почему война еще продолжается и как эти самые большевики способны сопротивляться после стольких сокрушительных поражений. Судя по всему, скорого окончания войны ждать не приходилось, жить стало потруднее, хотя и голода, впрочем, не было — немцы ввели карточки, но прежняя довоенная жизнь казалась каким-то сказочным сном. И все тогда еще были живы…

Карлис, муж Эльзы, работал портным в мастерской на торфоразработках, когда в сорок третьем году туда пригнали большую рабочую команду евреев. Это были недорасстрелянные остатки — частью рижского гетто, частью — евреи из соседней Литвы. Их даже не особенно охраняли, так, скорее для вида около барака дежурила парочка полицейских, ибо бежать отсюда людям с приметными желтыми звездами на драных пальто и пиджаках было некуда, и все, в том числе и они сами, это прекрасно понимали. Евреев гоняли на работу в торфяники, кормили картофельными очистками и гнилой свеклой, а одного, бывшего портного, определили в помощники к Карлису Путе.

Еврейский портняжка был ровесником Карлиса, и они подружились, изредка Карлис приносил ему поесть картошки или хлеба. Они разговаривали, больше о прошлом, только о своей семье помощник Карлиса никогда не вспоминал, однажды лишь обмолвился, что всех расстреляли. Изредка к ним заходил погреться и поболтать еще один парень из заключенных евреев. До войны он работал врачом в Риге, жил на улице Стабу. Он был чуть постарше, ему было за тридцать. Тетушку Еву временами донимали мучительные боли в тазобедренных суставах и одна нога еще до войны стала как будто короче другой. Доктор давал Карлису советы и однажды обмолвился: «Эх, если бы уцелеть, после войны я бы обязательно вылечил твою тещу…» Оба еврея помрачнели, их лица сразу как-то осунулись и потемнели, и разговор иссяк. Вот именно тогда, в промозглый, непроницаемо черный вечер стылой осени 1943 года в голове Карлиса Путе зародилась безумная мысль…

Он долго еще вынашивал ее, размышляя мучительно, взвешивал, пугался и вновь набирался решимости. А однажды вечером к ним с женой в гости пришел брат Жанис, который недавно устроился работать в канцелярию полиции безопасности. Он рассказал, что евреев с торфоразработок через пару дней собираются куда-то увозить и знающие мужики из полиции поговаривают, что не иначе, как на расстрел. И тогда Карлис Путе решился — он объявил родным, что хотел бы спрятать двух евреев — своих приятелей, потому что он крепко с ними подружился и жалко будет, если их убьют, как и всех айзпутских и многих других евреев. И вот как они, вся родня, на это посмотрят? Дело опасное, решать нужно всем вместе, ведь случись что — головы не сносить. А все и согласились, только решили ничего не говорить старикам Шустерсам, не оттого, что те воспротивились бы, а просто не хотелось их сыну Герхарду, понюхавшему, что такое Саласпилсский концентрационный лагерь, вмешивать сюда своих родителей.

Спрятать, понимаете ли, это хорошо, благородно даже, а вот как? Где в маленьком, напичканном немцами и коллаборационистами городишке прикажете надежно спрятать двух взрослых мужчин, укрыть так, чтобы не заметил никто, иначе всем — неминуемая смерть? Это вам не огромная Рига с тысячами домов, чердаков, переулков и подвалов, это Айзпуте, где каждый сосед на виду, а времена теперь лихие и пословица «Человек человеку волк!» подходит к ним как нельзя лучше.

Карлис придумал. Неподалеку от тещиной квартиры, метрах в тридцати, у края оврага, разделяющего айзпутский замок и дом Шустерсов, вместе с остальными мужчинами он стал строить курятник. Вырыли большую яму и скоренько надстроили невысокие деревянные стены и крышу. «Курятник строим, — словоохотливо объяснял он любопытным соседям. — Надо ведь как-то перебиваться, верно? Разведем кур, зерна немного есть, чем кормить их — найдется, а с них, с кур этих — и мясо, и яйца. Все ж подмога. А что осенью строим, так это ничего, мы его утеплим, дерном обложим, замечательный будет курятник!»

И действительно, через пару дней курятник был готов. Каждому интересующемуся, который бы не поленился, согнувшись в три погибели, заглянуть в маленькое, у самой земли, оконце этого незамысловатого сооружения, представилась бы обыкновенная картина: озабоченно квохтали, устраиваясь поудобнее на насесте, глупые куры, а по загаженному куриным пометом полу важно расхаживали два петуха. Но никто не приметил бы хитрой выгородки, тщательно замаскированной досками и ветхим тряпьем, небольшой, но достаточной для того, чтобы в ней разместились два человека.

Карлис Путе загодя предупредил своих знакомцев, что попробует их спрятать. Был назначен день, точнее, вечер, когда они должны будут уйти с ним с торфоразработок. Однако случилось так, что разговор Карлиса с двумя счастливцами, которым выпал ничтожнейший шанс попытаться уцелеть, услышал еще один человек, тоже заключенный, один из двух братьев — литовских евреев. Его звали Шломо Уздин. Терять ни ему, ни его брату было нечего. И поэтому, когда мерзким холодным вечером Карлис Путе пришел на торфоразработки, чтобы забрать своих подопечных, их остановили еще двое.

«Либо уходим вчетвером, — хриплым сорванным голосом, бешено и одновременно умоляюще глядя в глаза Карлису, проговорил Шломо, — либо никто!» Его брат стоял чуть поодаль и молчал, только сиплое с посвистом дыхание выдавало его присутствие. Вот такие дела!

Что прикажете делать двадцатичетырехлетнему весельчаку портному, любящему мужу любимой жены, которая сейчас тревожно прислушивается к порывам ледяного осеннего ветра, поджидая своего ненаглядного муженька и двух его никому не ведомых приятелей. Бросить их и бежать, бежать скорее домой и забыть, забыть эту дурацкую историю, свой приступ неуместного милосердия и жить, просто жить дальше. Ведь жизнь — это замечательная штука, не правда ли, читатель? Просто жизнь, просто любовь, просто семья, теплые летние рассветы, детский визг, лицо жены, известное, кажется, до мелочей, до последней веснушки и все равно каждый день такое новое и еще более желанное. Брат, родня, друзья… Жизнь…

И четыре грязных молодых еврея, заросших нечистой щетиной, замызганные, в тряпье, с этими страшными, видимыми, кажется, даже в самой кромешной тьме желтыми звездами. Четыре, а не два. Не два, а четыре… Гец, Хейфец и братья Уздины.

Карлис Путе забрал всех! Велико же было удивление родственников, когда они, крадучись, появились из непроглядной ночной темноты. Пятеро, а не трое.

За сотни и сотни километров от Айзпуте, на широкой русской реке Волге, о которой Карлис и Эльза имели весьма смутное представление, полгода назад отгремела невиданная битва за страшный выжженный и взорванный город Сталинград, на далеком севере егеря генерала Дитля упорно штурмовали подступы к заснеженному Мурманску. Вокруг другого большого города, Ленинграда, безжалостной удавкой была намертво стянута немцами и финнами петля блокады. Армии союзников воевали где-то в дальних экзотических странах. И до конца войны оставалось еще очень много дней и месяцев, и миллионы смертей.

В Айзпуте, на краю оврага между замком и домом Шустерсов, в пропахшем птичьей кислятиной курятнике поселились четверо евреев, которых Карлис Путе и его семья взяли напрокат у смерти, надеясь, что им не придется отдавать их ей назад.