Единого правителя у них нет, но раз в год собирается
Ганзейская Палата из представителей всех городов для обсуждения накопившихся
проблем и решения дел, буде таковые возникнут. Палата эта назначает в каждый
союз (ганзейские города на континенте, числом 89, делятся на семнадцать союзов,
а остальные, что разбросаны на островах, приравниваются к союзу каждый) Легата
Палаты, и означенные Легаты по иным своим обязанностям и должностным функциям
выполняют роль правителей.
Относительно ганзейского герба ходит старинная легенда –
что-де во времена оны некий богатый судовладелец, готовясь перейти в иной мир,
завещал корабль свой тому из сыновей, кто, обойдя в шлюпочном состязании
остальных, первым коснется рукой палубы. И один из сыновей якобы, видя, что
победа от него ускользает, отсек себе руку и кинул ее на палубу, соблюдя тем
самым букву уговора. Иные сказке этой верят, но я подобную слышал частенько и
на Таларе, и на Сильване, причем речь шла о иных купцах, не ганзейских. И
потому подозреваю, что имеем мы дело с бродячим сюжетом, переходящим от народа
к народу.
Вот и все, пожалуй, о Ганзе.
О загадочной и поразительной стране Иллюзор
(письмо седьмое реверена Гонзака)
Приступая к рассказу о преудивительном крае Иллюзор,
опасаюсь, друг мой Чедогон, что ты можешь не поверить, хоть и знаешь прекрасно,
что не в моем обычае предаваться шуткам и розыгрышам, когда речь идет о
накоплении знаний об окружающем нас мире. И все же места, коим тысячи лет назад
кто-то мудрый присвоил удивительно точное название Иллюзор, до того
поразительны, что окончательно поверить в их существование можно, лишь повидав
собственными глазами. Я и сам, каюсь, считал россказни преувеличенными,
проистекающими из присущей иным странникам манеры сваливать в одну кучу и
собственные наблюдения, и пересказы из третьих уст, и упражнения
шутников, – мы с тобой и сами, будучи юными студентами, находили порой
забавы в том, чтобы угощать наивных чужеземцев байками о чудесах и диковинах,
рожденными за кувшином черного пенистого… Иные из этих наших придумок попали и
на страницы серьезных книг, за что мне потом было стыдно. Но с Иллюзором все
обстоит иначе. Он существует, именно такой – к непреходящей головной боли
ученых книжников, перерастающей порой в уныние и тупое изумление многообразию и
изощренности загадок, подсунутых нам то ли добрыми духами, то ли злыми, то ли
лишенными разума и души силами природы…
Представь, друг мой, что едешь ты верхом по стране,
прямо-таки брызжущей жизнью. В лесах рыскают дикие звери, олени и кабаны, на
лугах пасутся стада, за плугом ходят пахари, по большим дорогам движется
нескончаемый поток путников, обгоняя тебя и спеша навстречу, – тут и
пешие, и конные, и повозки купцов, и блестящие дворянские кавалькады, и
воинские отряды. Проезжаешь ты городами и деревнями, где кипит жизнь во всем ее
многообразии и блеске, и обитатели заняты когда каждодневными своими делами,
когда торжествами и праздниками.
Таким предстает перед путником Иллюзор. Но очень скоро ты
заметишь, что все окружающее немо – ни единый звук, кроме топота твоего коня и
звяканья уздечки, не нарушает всеохватывающей жуткой тишины. И если пойдешь ты
прямо на встречного, пройдешь сквозь, не встретив на пути ничего, кроме пустого
воздуха. Ибо все, что ты видишь, и все, кого ты видишь, – суть иллюзия. Не
замечают они тебя, не видят, живя своей странной, иллюзорной, несуществующей
жизнью. Люди, искушенные в познании, а также причастные к магии и ведовству,
уверяли меня, что с призраками и иной нечистью бесплотные обитатели Иллюзора
ничего общего не имеют. Скорее уж это запечатленные неведомым путем
изображения, никому не делающие дурного и слепые ко всякой попытке установить с
ними общение. Истина эта подтверждена за тысячелетия, ибо Иллюзор существовал
уже в дописьменные времена, последовавшие за Штормом.
Надобно сказать, что иные строения Иллюзора существуют
реально, точнее, остатки таковых – где фундаменты, где стена, где целое почти
здание, особо прочно возведенное некогда неведомыми строителями. Но определить
это можно лишь на ощупь – ведь всякий дом, амбар или мост взору твоему
представляется совершенно целехоньким, будто вчера законченной постройкою.
(Правда, там и сям валяются истлевшие доски и груды рухнувшего камня, так что
дома предстают одновременно и в виде развалин, и в первозданном своем виде, и
зрелище, признаюсь, экстраординарное.) Равно же, если повезет, можешь отыскать
и утварь, а то и драгоценности – но немного, потому что лихие кладоискатели за
пять тысячелетий постарались изрядно. А подчас отыщется и книга, достаточно
сохранившаяся. Но читать тех книг не может никто – написаны они на непонятном
языке неизвестными буквами. А храмы их, где бесплотные обитатели Иллюзора
поклоняются богам, нам непонятны, и боги такие неизвестны.
Поскольку находимые там предметы выглядят именно так, как и
должны смотреться пролежавшие тысячелетия вещи, в иллюзорном своем состоянии
предстающие новехонькими, поскольку налицо развалины, легко понять, что Иллюзор
есть тень минувшего, отображение существовавшей в неизвестные времена страны,
где впоследствии все живое сгинуло неведомо куда (ибо нет там множества
скелетов), а неживое понемногу ветшало. Вот только никто не знает, что это была
за страна, что за бедствия на нее обрушились и какие причины вызвали нынешнее,
столь диковинное и поразительное, состояние дел. Объяснений за тысячелетия
накопилось множество, есть и пространные, изложенные весьма ученым языком, да
вот беда – во-первых, каждое из них всем прочим противоречит, а во-вторых, ни
единое проверить невозможно.
Опасностей Иллюзор не содержит почти никаких. Забредет
иногда из других мест настоящий зверь, но редко – звери не любят Иллюзора.
Кое-где, рассказывают, обитает нечисть, по всем признакам, укрывшаяся в Иллюзоре,
дабы избежать преследований, коим нечистую силу успешно подвергают в иных
уголках Талара. Бывает и разбойный народ, пересиживая погоню и укрывая клады,
ибо лучшего укрытия и не придумаешь. Заходят сюда и книжники, ищущие истины, и
просто любопытные, кому средства позволяют снарядить экспедицию.
А постоянно никто из живых тут не селится, разве что беглые
крестьяне, коим податься уж вовсе некуда. Первоначально я, не освоившись,
удивился было, отчего окрестные владетели не воспользовались столь легкой и удобной
возможностью расширить свои рубежи, однако ж, проведя в Иллюзоре две недели,
принужден был признать правоту моих проводников, толковавших допрежь, что жить
здесь «тягостно». Поистине так. С каждым днем, проведенным среди немых теней
Иллюзора, нарастает в душе тягостное ощущение то ли тоски, то ли тревоги.
Возможно, ты его сам себе внушаешь, возможно, так дразнит твои чувства
диковинность окружающего, да только от того не легче. К вечеру пятнадцатого дня
не выдержал я и велел поворачивать коней к границам Вольных Маноров, хоть
многое, достойное внимания, следовало бы еще осмотреть, и немало любопытного
осталось неизученным. Злясь на себя, досадуя, но не в силах превозмочь незримое
тягостное давление, ехал я прочь во главе своего повеселевшего отряда…
Словом, Иллюзор необитаем. Лишь в полуночных его областях,
где простираются прилегающие к морю обширные степи, что ни год появляются
снольдерские и ронерские гуртовщики, пригоняя на летние выпасы рогатую скотину,
ибо пастбища там богатейшие, хоть реальные травы и мешаются там с иллюзорными.
Лошади, животные умные, тонко чувствующие и наделенные повышенной
восприимчивостью ко всему необычайному, а также имеющему отношение к
потусторонним силам, тех пастбищ не любят, постигнув в меру разумения
диковинность Иллюзора. Бык же, тварь тупая, виденным не тяготится, и странность
иллюзорских пастбищ его не заботит – знай жрет, нагуливая тушу и покрывая степи
диковинного края навозом.