— Если ты возьмёшь кровь, пока я от него питаюсь, я
буду питаться от вас двоих.
Он не стал спорить, просто лёг рядом, и лицо его оказалось
вплотную к моему.
— Как пожелает леди, так и будет.
— Ну, если будет, так пусть оно будет побыстрее, —
сказал Байрон несколько напряжённей, чем раньше.
Реквием посмотрел на него, приподнявшись на локте:
— Ты подразумеваешь, что долго уже не продержишься?
— Да, — полупридушенным голосом ответил Байрон.
— Растренировался ты, — сказал Реквием.
— Ты с ней не трахался. Сперва попробуй, потом
критикуй.
— Ты подразумеваешь, что она так хороша, что заставит
тебя кончить рано?
— Перестаньте цапаться, — сказала я, поднимаясь и
опускаясь вместе с Байроном. Он ещё старался удержать ритм ровным, но стал
частить, и я знала, что как только он перестанет танцевать надо мной, тут-то
оно и будет. — Быстрее, а то пропустишь момент.
— Как прикажет леди. — Реквием опустился на живот,
на грудь, запустил пальцы мне в волосы. — Угол неудобный, — шепнул
он. — Можно мне изменить угол, миледи?
— Да, — сказала я придушенно.
Он взялся за волосы и резко повернул мне голову набок,
обнажив линию шеи. Сильно потянул за волосы. Я ахнула, но не от боли.
И оказалось, что смотрю я не в серые глаза Байрона, а на
Натэниела. Он все ещё сжимался в комок неподалёку, но не слишком близко. Вид у
него был испуганный и захваченный одновременно, и я не поняла этого выражения
лица. Хотела понять, и у меня был миг, чтобы ощутить, как он это видит. Один
любовник прижимает меня за руки к полу, стискивая свежий укус, вбивая себя в
меня снова и снова, а я извиваюсь под ним. Теперь ещё один мужчина отдёрнул мне
голову на бок, обнажил шею, и когда у меня наступит оргазм, он всадит мне
клыки. Оба вампира вонзятся в меня одновременно, и ничего я не могу сделать,
чтобы это прекратить. Для Натэниела неважно, что я это позволила. Важно лишь,
что я зажата и беспомощна, полностью в их власти, и эта сцена его завела.
Просто завела, он ловил кайф, пока смотрел, потому что это ближе всего было к
тому, о чем он мечтал месяцами.
Его голод тяжестью лёг мне на мозг, и знала, что он бы отдал
все на свете, чтобы быть в самом низу.
Тело Байрона стало терять ровный и плавный ритм, он изо всех
сил сдерживался, чтобы просто не долбить туда-сюда со всей возможной быстротой.
— Вот-вот, — шепнул он, — вот-вот.
Я хотела повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но рука
Реквиема напряглась, не давая двигаться. Его дыхание обжигало мне горло, и я
знала, что это тепло он у кого-то позаимствовал.
— А ты, моя леди? Тоже вот-вот?
Голос его жаром расходился по коже.
Байрон сильнее навалился мне на запястья, вминая их в пол, и
задвигался в более жёстком ритме. Я ощутила давление в паху, оно росло, росло,
готовое прорваться, прорваться…
— Почти, — шепнула я.
Губы Реквиема коснулись моей шеи, только губы, как в
поцелуе. Байрон пытался двигаться более плавно, овладеть собой, но голос его
хрипло повторял:
— Почти, почти, почти…
Тяжёлое тепло у меня в паху рванулось наружу, я закричала. В
шею вонзились клыки, тело Байрона взметнулось надо мной, содрогаясь на мне, во
мне. Губы Реквиема присосались поверх поцелуя клыков, и он начал пить, и каждое
движение его рта будто порождало новый оргазм.
Байрон кричал, тело его дёргалось вместе с моим. Рука
Реквиема судорожно вцепилась мне в волосы, другая схватила за плечо, вонзила в
меня ногти, и тело его тоже дёргалось, сотрясалось вместе с нашими телами.
Я кричала, пока не охрипла, а он все пил, и Байрон все
распирал меня изнутри, вбивая себя в меня. Я будто застряла в бесконечном цикле
наслаждения, когда одно движение даёт силы другому, и наконец мы свалились
дрожащей грудой. Рот Реквиема отвалился от моей шеи.
— Больше не могу.
Его идеальный голос прозвучал еле слышным шёпотом.
Байрон свалился марионеткой, у которой обрезали нити. Он
валялся на мне, и я слышала, как сердце его колотится пойманной птицей. Дышал
он прерывисто и трудно, и я не лучше.
Он обрёл голос — хриплый, дрожащий.
— Не будь я мертвецом, я бы сказал, что у меня
сердечный приступ.
Я попыталась рассмеяться и закашлялась.
— Ой, не надо! — вскрикнул Байрон. — Не надо!
От кашля я снова сжалась вокруг него, и он дёрнулся,
приподнявшись на руках, последний раз двинулся в меня, и я задёргалась под ним.
Он снова свалился на меня, умоляя:
— Анита, пожалуйста, не надо больше, не надо. Никогда
не думал, что скажу такое после одного раза, но дай мне минутку… перевести
дыхание.
— Дыхание, — произнёс Реквием, уткнувшись лицом в
пол рядом со мной. — Тут бы пульс перевести. Я знал, что у тебя ardeur, но
все-таки предупреждать надо, что ты так умеешь.
Я обрела голос:
— Так — это как?
Он чуть повернул голову, чтобы глянуть мне в глаза, лёг
щекой ко мне на плечо.
— Я знал, что ты будешь от меня питаться, но не знал,
что ты доведёшь меня до оргазма.
— Нас, — поправил Байрон. — Снова и
снова. — Он лежал у меня поперёк груди, и мне были видны его каштановые
кудри. — Обычно я веду счёт таким вещам, но сейчас бросил после пяти. Или
шести?
— Восьми, — сказал Реквием, — если не больше.
Наверное, если бы я мог ещё пить, нам не пришлось бы останавливаться. — Он
закрыл глаза, и по телу его прошла лёгкая дрожь. — Я забыл, сколько есть
разных способов утолять ardeur. И забыл, как это приятно.
— Мне не с чем сравнить, — хрипло выдохнул Байрон.
— Ты никогда не видел Бёлль Морт? — спросил
Реквием.
Байрон хотел было посмотреть на него, но не смог поднять
голову — слишком большое усилие.
— Нет, не имел удовольствия.
— Именно что удовольствия, — сказал Реквием.
Если бы я могла шевельнуться и знала, что не отключусь, я бы
велела всем с меня слезть, но я не могла, и знала, что хотя бы Байрон точно не
может. Он больше использовал мускульной силы, чем я. Но слишком странно это
было, что они так валяются и разговаривают, будто меня здесь нет.
— Почему же ты тогда не дал Бёлль оставить тебя при
ней?
— Ты с ней встречалась? — спросил он.
— В некотором смысле — да.
Синие-синие глаза опечалились, истома восторга растаяла в
искрах воспоминаний.
— Тогда ты знаешь, почему. Ни одно наслаждение не стоит
её цены, и к тому же я не люблю мужчин, совсем не люблю, а если ты хотя бы не
бисексуален, тебе при её дворе не выжить.