– Вы их не любите, я вижу… – усмехнулся Сварог.
– Презираю, вот и все. Они которое тысячелетие стремятся
быть владыками, совершенно не представляя, что им в этой роли делать. А
делать-то и нечего! Остается гордо парить за облаками, старательно выпалывая
внизу все, что способно в будущем усилить землю. Знаете, отчего они пять тысяч
лет так старательно сохраняли в неприкосновенности прежний язык, на котором
говорили до Шторма? А когда внизу появилась письменность, позаботились, чтобы и
алфавит остался прежним? Да потому, что овладение новым языком, изменение его
сулит прорыв в новые области магии, а это им решительно ни к чему. Но они
недооценивают людской изобретательности, а я на нее насмотрелся на своем веку.
Лазейка обязательно отыщется, там, где и предполагать нельзя…
Он говорил что-то еще, Сварог слушал плохо – чересчур был
взволнован. Короля следовало убить, иначе отсюда не вырваться. Взять и убить
посреди разговора – а это не так просто, хоть и успел привыкнуть ко многому.
Обыкновенный человечишка, препустой, ничего от демонического чудища – потому-то
и жалко его, потому-то он и страшен…
Чтобы решиться, Сварог подумал о тех, кто сидел у него за
спиной, о каждом по очереди. Стиснул зубы, заводя себя. Они, каждый по
отдельности и все вместе, были в тысячу раз ценнее зажравшегося пустоцвета, по
чистой случайности сумевшего посреди сотрясавших планету катаклизмов ухватить
один-единственный выигрышный билет. У Сварога была цель. И она, как бы ни
кривились гуманисты, оправдывала средства. Те мушкетеры, охранявшие королевский
автомобиль, те егеря, что попали под пулемет, представления не имели, что
угодили пешками в чужую жестокую игру. Уж они-то были во всех отношениях лучше
Фаларена, но их нельзя было не убить… Пора решаться. А История, как давно
подмечено, вновь соврет по своему обыкновению. Наведет глянец, побрызгает
духами, летописцам нет дела до погибших пешек и лирических пустяков вроде «внутреннего
борения». Летописцы имеют дело с результатом. Пресловутым итогом.
– Вы меня не слушаете, барон?
– Каюсь, ваше величество, каюсь… – сказал Сварог. –
Простите тысячу раз, но я рискнул бы все же просить вас позволить нам идти
своей дорогой. Для вас смысл жизни состоит из забав, но в остальном мире
обстоит как раз наоборот…
– Вы что, белены объелись? – Голос короля стал резким,
холодным. – По-моему, все решено. Мне очень интересно понаблюдать, что
произойдет дальше с Глазами Сатаны, как они будут двигаться. Сюда они не
пройдут, на границе возведена роскошная серебряная стена, в которую они и
уткнулись… Вы же выразили полную покорность? С чего вдруг…
– Пока вы забавляетесь игрушками, гибнут люди, – сказал
Сварог. – Можете вы это понять? Мыслить, как взрослый человек?
Он нагло нарывался. И король гневно выпрямился, хлопнул
ладонью по широкому подлокотнику, вскочил. Сановников враз покинула сонная
одурь. Вряд ли в этих стенах с королем когда-нибудь разговаривали столь дерзко.
Прямо-таки клокоча, как перекипевший чайник, Фаларен, шурша и шелестя бесценной
мантией, прошелся взад-вперед у стены. За спиной лязгнуло – это Мара выхватила
меч, чуть присела, разведя руки, готовая играть вторую скрипку в любом концерте.
Король кипел. Видимо, ему никогда не давали отпора, и он плохо представлял, что
следует делать, чтобы гнев выглядел по-королевски достойно.
– Положительно, такой наглости… – протянул король неожиданно
тонким голосом, огляделся, честное слово, растерянно, словно проверяя, у себя
ли он в тронном зале. – Вы полагаете, вашим мнением будут
интересоваться? – Голос креп, набирая уверенность. – Или плохо
представляете, что такое моя воля? – Его глаза стали страшными. – Я
вам напомню, с кем вы…
Сварог метнул топор, и время остановилось. Доран-ан-Тег,
туманный свистящий круг, неимоверно долго плыл к замершему в немом удивлении
королю, чуть вскинувшему руку не забытым за тысячелетия инстинктивным жестом,
застыли в креслах сановники, весь мир оцепенел, рубин в навершии топора
описывал зловещие алые кручи, и на лице короля изумление так и не успело
смениться страхом…
Отсеченная голова в серебряной митре покатилась по полу,
кровь взлетела фонтаном, темная на пурпуре, и тело, сделав шаг, шумно
грохнулось у трона. Рукоять топора, вернувшегося к хозяину, больно ударила
Сварога по скрюченным пальцам. Он не почувствовал боли, вперившись взглядом в
угасающие глаза самого древнего на планете короля. В голове вертелось – никому
не может везти до бесконечности…
Огляделся. Его орлы оказались на высоте – Мара с Шедарисом
приставили клинки к груди сановников, а остальные развернулись полукольцом с
оружием наготове. Механически переставляя ноги, Сварог подошел и поднял с пола
митру. Изумительная работа, каждая чешуйка видна…
Побуждение было внезапным, оно не схлынуло, и оттого к нему
как-то моментально удалось привыкнуть. В конце концов, случались вещи и
диковиннее. Сварог надел митру, оказавшуюся ему самую чуточку великоватой из-за
короткой прически, повернулся к присутствующим и спросил:
– Кажется, это называется ваганум?
Пол вдруг косо вздыбился под ногами – казалось, накренился
весь замок, – вернулся на место, дернулся вверх, и Сварогу показалось, что
он стоит на исполинской патефонной пластинке, вращавшейся тяжело, грузно.
Сквозь акварельно-прозрачные краски ближайшего витража видно было, как за окном
медленно проплывают справа налево низкие холмы – это замок вращался вокруг оси.
И тут же все кончилось. Замок остановился. Мелодичный звон волнами поплыл по
залу, затекая во все уголки. Это из-под другой арки, в противоположной стене,
входили шеренгой золотые истуканы, напоминавшие экзотические рыцарские доспехи.
Позвякивая при каждом шаге, они, прошествовали на середину, четко повернулись
через левое плечо со сноровкой вымуштрованных гвардейцев и замерли лицами к
Сварогу. Лиц, правда, не было, забрала опущены.
– Ну, и что это означает? – спросил он громко.
– Слуги приветствуют вас, ваше величество, – сказал
сановник постарше. – Особенного страха на его лице не было. – Знали
вы заранее или нет, это уже неважно… У вас на голове не обычная корона.
Когда-то, в незапамятные времена, король сделал несколько предметов,
приспособлений и устройств, облегчавших ему управление своими владениями. Тогда
он, по его меркам, был совсем молод и не потерял интереса к творчеству,
переделкам и усовершенствованиям. Потом он ко всему этому остыл и не
предпринимал ничего, что можно было бы назвать крупными усовершенствованиями…
– Увлекшись борьбой со скукой? – сказал Сварог.
– Можно это и так назвать. Из-за давнего заклятья король
решил, что он в полной безопасности, а потому не придумал ничего, что
воспрепятствовало бы переходу его достояния в чужие руки…
– А не безопаснее ли прикончить эту парочку без особых
дискуссий? – деловито перебила Мара. – Кто их знает, что за пташки.
– И с кого они кожу драли, – мрачно поддержал Шедарис,
озирая осиротевших царедворцев без всякого доверия. – Мертвый, известно,
не кусается…