Ричард Длинные Руки - эрцфюрст - читать онлайн книгу. Автор: Гай Юлий Орловский cтр.№ 27

Он перекрестился и ответил смиренно:

— Да, понимают не все одинаково, в этом залог развития христианства. А что я должен делать?

— У меня несколько научно-исследовательских центров, — сообщил я. — В них трудятся маги, колдуны, алхимики… и вообще. Нет, не в Геннегау, увы. Есть в Гандерсгейме, есть в Амальфи, есть и в других местах… Надо бы как-то упорядочить, скоординировать деятельность, обмен опытом и результатами экспериментов… Отсеять тех, кто ищет философский камень и эликсир вечной молодости. Нет, сперва попробовать переориентировать на более скучные, но достижимые задачи, а если не получится, то… отсеять. Отец Дитрих уже давно никого не сжигал, как бы с него сан великого инквизитора не сняли!

Он кивнул, лицо стало деловитым.

— Да, отцу Дитриху надо помочь с материалом. А то от него, как архиепископа, ожидают усиления деятельности, а он все собор украшает!

— На костер можно подкинуть ему всех астрологов, — сказал я, — гороскопщиков, оракулов, бабко-вангателей и глобей, этих сразу без суда, и так все ясно. С ведьмами будем разбираться в индивидуальном порядке…

— Да, — согласился он. — С ведьмами… да. Особенно с молодыми.

— А что с молодыми? — спросил я.

— Молодых можно исправить, — пояснил он с заминкой. — Молодые… они ж всему учатся! Можно переучить на полезное.

— Я составлю список, — пообещал я. — Не ведьм, а стихийно возникших с моей помощью высших научных центров начального уровня. Потом определим ряд задач для исследований. Часть сразу будем финансировать в полной мере, другие только после значимых результатов… Гранды буду выделять сам, но вы готовьте перечень наиболее перспективных направлений.

На поле то и дело раздаются лязг и грохот, справа визжит и хлопает в ладошки Розамунда, со всех сторон крики, хохот, возмущенные вопли, радостные кличи, но отец Тибериус все воспринимает стоически, как настоящий ученый, нечего и мне ждать каких-то особых условий для работы.

Это и называется жить в обществе.

За окном звездная ночь, пронеслось нечто хвостатое, а между железными прутьями проскользнул толстенький дракончик, чуть крупнее воробья, и уставился на меня большими выпуклыми глазами.

Я сказал вяло:

— Вон там на столе поклюй.

Он нерешительно потоптался на месте, часто перебирая короткими лапками, но, видать, проголодался здорово: быстро спикировал на стол, ухватил остаток недоеденной булки и торопливо вернулся, а уже там, когда справа и слева металл решетки, принялся торопливо лопать.

Все-таки птицы их почти вытеснили из дневной части суток, только ночью и могут что-то перехватить, но скоро, видимо, совсем исчезнут.

Я сам стащил сапоги и брякнулся на ложе. Сладкая усталость прокатилась по телу волной от пяток к голове и обратно, приятное ощущение, а потом, как помню, начнет покидать мою тушу, словно по капле просачиваясь в постель.

Мысли вернулись к обустройству научных центров, начал сладко проваливаться в сон, как вдруг дверь тихонько приоткрылась, в щель брызнула струя света из коридора.

Моя рука моментально ухватила меч у изголовья, но в покои вошла Розамунда в плаще с откинутым капюшоном, отблески огня настенного светильника заиграли в ее золотых волосах.

Она уверенно приблизилась к моему ложу, руки ее поднялись к горлу, там щелкнула застежка, и плащ тяжелой грудой рухнул на пол.

Она вышла из него, обнаженная и чистенькая, я видел страх в ее лице, глаза расширены, а губы дрожат, поспешно вскочил и, ухватив одеяло, укрыл ее, держа в объятиях, чтобы оно не свалилось.

— Леди Розамунда!

— Это моя последняя ночь в Геннегау, — прошептала она. — Завтра выберут королеву турнира, я уступлю ей трон и сразу уеду.

— Но… — сказал я тупо.

Она шепнула мне в ухо:

— Мне дарить имения не нужно… Просто уложите меня рядом с собой. Просто рядом, не обязательно под себя.

Чуточку обалделый, я взял ее в одеяле, такую Дюймовочку легко поднимет и совсем плюгавенький, отнес к постели, бережно уложил и лег рядом.

Она тут же развернула одеяло, укрыла и меня, я расслабил плечо, когда она опустила туда голову.

Некоторое время мы молчали, наконец она прошептала:

— Спасибо, что не прогнали…

— Надо бы, — буркнул я, — но… как? В этой ситуации как-то не весьма зело.

Она улыбнулась.

— Я на это и рассчитывала. Вы человек благородный и не станете позорить бедную девушку.

Я сказал твердо:

— Но я не дам себя насиловать!

— Вот как? — спросила она. — Будете кричать? Звать на помощь?

— Не знаю, — признался я. — Разве что попробовать отбиваться?

— От меня не отобьетесь, — прошептала она. — Начало схватки уже проиграли.

— Да, — признался я со вздохом. — Ладно, насилуйте по праву победительницы. Это у вас такой девичник, да?

— Что такое девичник?

— Ну… выпускной вечер, — объяснил я. — Когда девочки, после школы… ну, конфирмации, выпускного, они считаются уже девушками и вступают в ранг взрослых, вот тут-то и начинают беситься напропалую…

Она вздохнула.

— Вы прям сказки рассказываете. Нет, это я сама… А почему напоследок не сделать что-то сумасшедшее? Завтра начнется совсем другая жизнь… семейная, скучная, добропорядочная и правильная.

Ее ресницы то и дело щекочут мне грудь, я пробовал сдерживать нарастающий жар в теле, но получается так, что просто не получается, а еще она и ногу закинула мне на живот, чуть ли не на грудь, я сам поймал себя на том, что прижимаю крепче, потом начал поглаживать, прошелся кончиками пальцев по зонам на спине, медленно и осторожно разминал ее всю, почему-то фригидную, пугливо застывшую, сердечко колотится в моей ладони, словно у пойманного воробышка…

— Розамунда, — шепнул я, — что-то не так?

Она ответила совсем шепотом:

— Все так… не обращайте внимания…

Была бы служанкой, мелькнуло в голове, не обращал бы, а так все-таки нужно сперва малость ритуальных танцев. Потому в конце концов аристократки повыведутся, вытесненные доступностью и неприхотливостью служанок.

Я лежал навзничь, под сводами в темноте что-то шелестит, но над кроватью полог, не видно, даже если летучая мышь и брякнется сдуру. За окном иногда слабо поблескивает багровый свет зарниц да все так же заглядывают любопытные звезды.

Розамунда лежит рядом, вся скукожилась в комок, но голову снова положила мне на плечо, уже мокрое от ее соленых слез. Всплакнула коротко, успев ужаснуться внезапности всего, что стряслось, пережив боль и восторг, теперь тихая, как мышь, снова скребет ресницами плечо.