– Нет, конечно, нет. Господи, как глупо. – Она сердито терла носовым платком влажную юбку.
– Сядь и успокойся, – сказал он мягче.
– Я была совершенно спокойна, – ответила она срывающимся голосом, – но эти гнусные инсинуации… Так ты представляешь себе соблюдение приличий?
– На людях – нет, но сейчас мы одни. Муж и жена.
– Ты до сих пор считаешь нас мужем и женой? – Джоанна присела на край дивана.
Он пожал плечами.
– Как ни жаль, но юридически это так.
– Не надолго. – Джоанна сглотнула. – Габриель, мы совершили большую ошибку, когда поженились, но не обязаны расплачиваться всю жизнь.
– Что ты предлагаешь?
– Развестись как можно скорее. Тогда мы оба сможем наладить свою жизнь. – Она сделала паузу. – Вообще-то я… изложила мои предложения в письме. Оно на столе в кабинете.
– Какая предусмотрительность, – протянул Габриель. – Ты зря времени не теряла.
– Мне кажется, его потеряно достаточно. – Джоанна натянуто улыбнулась. – Нет ничего… никого… кто удерживал бы нас вместе.
Он холодно сказал:
– Спасибо, мне не нужно об этом напоминать.
Она вздрогнула.
– Извини, но ты знаешь, что это правда. Мы поженились потому, что именно этого хотел Лайонел. – Поколебавшись, она добавила: – Думаю, позже он тоже об этом сожалел.
– Я знаю, – сухо ответил Габриель. – Но думаю, нам не стоит заниматься разводом до похорон. Это неуважительно к его памяти.
– Ты сам хотел поговорить, – заметила она, защищаясь.
– Насчет похорон. – Его губы сжались. – Я вернулся сегодня домой еще и затем, чтобы тебе не пришлось улаживать все самой.
– Очень любезно с твоей стороны, – сказала она натянуто. – Сегодня утром я составила список необходимых дел. Может быть, ты посмотришь, не забыла ли я чего.
Думаю, не стоит, – заметил он тихо.
– Габриель, мне очень тяжело. Лайонел был не просто моим свекром, но и самым близким другом. Чтобы мы ни чувствовали друг к другу, нам придется, уважая его память, постараться делать все вместе.
– Хорошая речь. Ты сама до этого додумалась?
Она со злостью вскочила на ноги.
– Ты невыносим! Мне лучше переехать в Мидхемптон.
– Нет. – Он тоже поднялся. – Нет… извини. Ты права. Надо забыть свои разногласия и в последний раз объединиться ради него. Мы оба в долгу перед отцом.
– Да. – Джоанна наклонила голову. – Сегодня был длинный день. Я пойду спать.
Джоанна ссылалась на усталость, но знала, что не сможет заснуть. Желудок свело судорогой, и сердце билось неровными толчками. Она отнесла кофейный поднос на кухню и поднялась по лестнице. Габриель догнал ее, когда она дошла до галереи.
– Куда ты меня положила? – Он криво усмехнулся. – Уверен, что не в своей комнате.
– Вряд ли это возможно. – Она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо.
Но Габриель не смотрел на нее. Он пристально глядел на дверь, которая вела в хозяйские комнаты. – И надеюсь, не туда. – Его голос дрогнул.
– Нет, – быстро сказала она. – Пока… в твою старую комнату.
Он стоял не шевелясь, его взгляд не отрывался от закрытой двери, как будто в этот момент ничего больше для него не существовало. Неожиданно на его лице появилось затравленное выражение, и темно-желтые глаза наполнились болью.
Леопард ранен, внезапно подумала Джоанна. И почувствовала, как ее боль, ее горе отзываются на это немое страдание. Ее рука потянулась к его руке.
Вдруг дверь между первым этажом и галереей открылась и вышла Синтия. Она была одета в белый атласный пеньюар, волосы свободно лежали на плечах, ненакрашенные глаза покраснели, как будто она плакала часами, не переставая.
Синтия посмотрела на Габриеля, и ее рот задрожал.
– Мне послышался твой голос, – сказала она хрипло. – Слава Богу, ты приехал. Это так ужасно! Габриель, дорогой…
Она подбежала к нему и уткнулась лицом в плечо, вся дрожа. Габриель обнял ее. Превосходное представление, подумала Джоанна хладнокровно. Однако у нее не было ни малейшего желания досматривать его до конца.
Она повернулась и пошла в свою комнату. Закрыв за собой дверь, она рассчитывала избавиться от образа Габриеля и Синтии, слившихся в объятии. И с пугающей уверенностью вдруг поняла, что это невозможно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Скоро все закончится. Эти слова, как заклинание, все время крутились в голове Джоанны, когда она обменивалась на прощание рукопожатиями с людьми, пришедшими на похороны.
Она стояла в боковом приделе вместе с Габриелем и, даже если кое-кто обменялся многозначительными взглядами и тихими комментариями, не заметила этого. Единственным, что отвлекало внимание от утешительных слов печали и прощания, были показные глухие рыдания Синтии. Но ее поведение было невыносимым всю неделю, подумала Джоанна устало.
Мачеха, назначив себя самым близким родственником покойного, досаждала персоналу постоянными требованиями. Она критиковала все приготовления к похоронам, от выбора гимнов до угощения, не предлагая, однако, ни какой-нибудь альтернативы, ни помощи.
И при этом не выпускала Габриеля из виду. Он не особенно и возражал, справедливости ради признала Джоанна, хотя в прошлом никогда не уделял ей много внимания. Но и Синтия тогда была занята охотой на Лайонела.
Теперь она даже убедила Габриеля отвезти ее в Лондон – под предлогом, что у нее нет ничего подходящего из одежды для похорон. Несомненно, она также уговорила его заплатить за груду пакетов и коробок, которые привезла с собой. Наблюдая, как она спускается по лестнице этим утром, задрапировавшись с головы до ног в черное и водрузив на голову шляпку с вуалью, Джоанна надеялась, что Габриель видит: его деньги потрачены не зря.
Все эти дни Синтия, этакое «трогательное воздушное создание», расположившись на одном из диванов в гостиной, принимала соболезнования, как будто она была вдовой Лайонела. Или будущей женой Габриеля.
Увидев Синтию в действии, Джоанна больше не могла сомневаться в серьезности ее намерений. Это не имеет значения, говорила она себе спокойно. Это не может иметь значения, потому что, когда это случится, я буду далеко отсюда.
Люди начали разъезжаться, и, пока Габриель прощался на улице с последними гостями, Джоанна воспользовалась возможностью подняться в свою комнату. Осталось еще одно тяжкое испытание – оглашение завещания, и она сможет начать новую жизнь.
Джоанна медлила у окна, не желая спускаться вниз, хотя и знала, что Синтия уже мучает Генри Фортескью своими утомительными излияниями и он оглядывается по сторонам в поисках спасения.