Во-вторых, эта особенность Чарлза Хэлоуэя далеко не
случайна: он сам все еще живет в мифе. Психологические тесты утверждают, что
ваш отец не может быть вашим приятелем, но мне кажется, существуют отцы,
которые не стремятся быть приятелями сыновей, и сыновья, которые не хотят,
чтобы отцы были их приятелями, хотя и тех и других немного. Обнаружив, что Вилл
и Джим набили на деревья под окнами своих спален скобы и теперь могут незаметно
уходить и приходить по ночам, Чарлз Хэлоуэй не требует, чтобы они убрали эти
скобы; он лишь восхищенно смеется и просит, чтобы мальчики пользовались ими,
только когда им действительно нужно. Когда Вилл с болью говорит отцу, что никто
им не поверит, если они расскажут, что произошло в доме мисс Фоули, где злой
племянник Роберт (на самом деле это мистер Кугер, который стал выглядеть
гораздо моложе, с тех пор как был воссоздан) обвинил их в грабеже, Хэлоуэй
просто отвечает: “Я тебе верю”. Он верит, потому что, в сущности, он сам тоже
мальчик и в нем не умерла способность удивляться. Гораздо позже, роясь в
карманах, Чарлз Хэлоуэй почти кажется старейшим в мире Томом Сойером:
«И отец Вилла поднялся, набил табаком свою трубку, поискал в
карманах спички, вытащил помятую губную гармонику, перочинный нож, неисправную
зажигалку, блокнот, которым обзавелся, чтобы записывать великие мысли, да так
ничего и не записал…»
Почти все то же самое, кроме дохлой крысы и веревочки,
которую можно к ней привязать.
В-третьих, Чарлз Хэлоуэй – отец из мечты, потому что на него
можно положиться. Он может в мгновение ока из мальчишки стать взрослым. Свою
надежность и ответственность он демонстрирует простым символическим поступком:
когда мистер Дарк спрашивает, Хэлоуэй называет свое имя.
– Всего вам доброго, сэр.
"Зачем это, папа?” – подумал Вилл. Человек с картинками
вернулся.
– Как вас звать, сэр? – спросил он без околичностей. “Не
говори!” – подумал Вилл.
Чарлз Хэлоуэй поразмыслил, вынул изо рта сигару, стряхнул
пепел и спокойно произнес:
– Хэлоуэй. Служу в библиотеке. Заходите как-нибудь.
– Зайду, мистер Хэлоуэй, непременно зайду.
Хэлоуэй удивленно созерцал самого себя, осваиваясь со своим
новым, таким неожиданным состоянием, в котором чувство отчаяния сочеталось с
полным спокойствием. Тщетно было бы спрашивать, почему он назвал свою подлинную
фамилию; он сам не сумел бы разобраться и по достоинству оценить этот шаг…
***
Но разве не логично предположить, что он назвал свою
подлинную фамилию, потому что мальчикам нельзя этого делать? Он должен защищать
их – и он великолепно с этим справляется. И когда темные стремления Джима
приводят его на край гибели, появляется Чарлз Хэлоуэй и уничтожает сначала
страшную ведьму Пылюку, потом самого мистера Мрака и начинает борьбу за жизнь
Джима и за его душу.
«Что-то страшное грядет”, вероятно, не лучшая книга Брэдбери
– мне кажется, что ему вообще всегда трудно было писать романы, – но интерес к
миру мифа так соответствует поэтической прозе Брэдбери, что роман имел большой
успех и стал одной из лучших книг о детстве (подобно “Сильному ветру на Ямайке”
Хьюза, “Острову сокровищ” Стивенсона, “Шоколадной войне” (The Chocolate War)
Кормье и “Детям тсу» (Tsunga's Children) Томаса Уильямса – называю лишь
несколько), которые должны быть у каждого взрослого.., не только для того чтобы
давать их читать детям, но чтобы самому вспомнить светлые надежды и темные сны
детства. Брэдбери предпослал своему роману цитату из Йейтса: “Человеком владеет
любовь, а любит он то, что уходит”. Там есть и другие эпиграфы, но мы
согласимся с тем, что слов Йейтса достаточно.., и пусть заключительное слово
скажет сам Брэдбери – об одной из гринтаунских достопримечательностей, которые
зачаровывали детей мечты, о которых он писал:
"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять
старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать
мне “Привет!”. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с
другими – сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для
привидений”.
Яблоко.., а может, дохлую крысу на веревочке, чтобы ее можно
было крутить.
7
"Невероятно уменьшающийся человек” Ричарда Матесона
(1956) – еще один роман-фэнтези, упакованный в оболочку научной фантастики в то
рациональное десятилетие, когда даже сны должны были иметь реальное основание,
– и этот ярлык до сих пор лепят к книге – потому что так хочется издателям.
“Одно из самых классических произведений научной фантастики всех времен!” –
кричит обложка недавнего переиздания в “Беркли”; при этом совершенно
игнорируется то обстоятельство, что постоянное уменьшение человека со скоростью
одна седьмая дюйма в день лежит за пределами любой научной фантастики.
На самом деле Матесон, как и Брэдбери, никогда особенно не
интересовался научной фантастикой. Он снабжает роман необходимым количеством
“научных” слов (мое любимое место врач восхищается “невероятным катаболизмом"
Скотта Кери), а потом о них забывает. Мы знаем, что процесс, который
заканчивается тем, что пауку Скотту приходится убегать от паука “черная вдова”
в собственном подвале, начинается, когда на Скотта обрушивается сверкающий
поток радиоактивных частиц; радиоактивность вступает во взаимодействие с
остатками инсектицида, который он применял несколько дней назад. Это сочетание
и запускает процесс уменьшения – минимальная дань рациональному объяснению,
современная версия пентаграмм, мистических пассов и злых духов. К счастью для
читателя, Матесон, как и Брэдбери, больше интересуется сердцем и разумом Скотта
Кери, чем его “невероятным катаболизмом”.
Стоит отметить, что “Невероятно уменьшающийся человек”
возвращает нас к старым страхам перед радиацией и к мысли о том, что
вымышленные ужасы помогают нам вытащить наружу и облечь в плоть то, что
тревожит нас на уровне подсознания. “Невероятно уменьшающийся человек” может
существовать только на фоне ядерных испытаний, межконтинентальных
баллистических ракет, брешей в ядерном щите и стронция-90 в молоке. Если
взглянуть с этой точки зрения, роман Матесона (а это, согласно Джону Броснану и
Джону Клюту, авторам статьи о Матесоне в “Энциклопедии научной фантастики”, его
вторая опубликованная книга; первой книгой они называют “Я легенда” (I Am
Legend); по-моему, они пропустили еще два романа Матесона: “Кто-то истекает
кровью” (Someone Is Bleeding) и “Ярость в воскресенье” (Fury on Sunday))
является научной фантастикой не в большей степени, чем такие фильмы о Больших
Насекомых, как “Смертоносный богомол” (The Deadly Mantis) или “Начало конца”
(Beginning of the End). Но в “Невероятно уменьшающемся человеке” Матесон не
просто описывает радиоактивный кошмар; название романа предполагает дурные сны
фрейдистского характера. Вспомним, что говорил о “Похитителях тел” Ричард Гид
Пауэре: победа Майлса Беннелла над стручками есть прямой результат его
сопротивления деперсонализации, его яростного индивидуализма и защиты извечных
американских ценностей. То же самое можно сказать и о романе Матесона
[255]
,
но с одной важной оговоркой. На мой взгляд, Пауэре прав в своем предположении,
что “Похитители тел” – это в основном роман о деперсонализации, даже об
уничтожении свободной личности в нашем обществе; в то же время “Невероятно
уменьшающийся человек” рассказывает о том, как свободная личность теряет
значение и становится все бессильнее в мире, управляемом машинами, бюрократией
и балансом на грани ужаса, когда будущее планируется с мыслью о “приемлемом
уровне смертности”. В Скотте Кери мы видим один из наиболее вдохновенных и
оригинальных символов того, как обесцениваются в современном обществе
человеческие ценности. В одном месте Кери рассуждает, что он вовсе не
уменьшается; напротив, это мир увеличивается. Но в любом случае: обесценивание личности
или расширение окружения – результат один: уменьшаясь. Скотт сохраняет суть
своей индивидуальности, зато все больше и больше утрачивает контроль над своим
миром. И подобно Финнею, Матесон видит в своей книге “просто историю”, без
всякого двойного дна или подоплеки. Он рассказывает: