На третий день людские поселения исчезли из виду, если не считать пары сожженных домов и обугленных стволов деревьев. Это отнюдь не способствовало улучшению настроения, но мы шли и шли, несмотря на приближающиеся сумерки, пока из-за сгустившейся тьмы не потеряли возможность ориентироваться.
– Все, пора остановиться, – сказал Грош. – А то еще след потеряем… Вот дерево – под ним и заночуем…
Одинокое дерево посреди сухой степи, полуразрушенный колодец рядом – такой пейзаж отнюдь не радовал.
– Жаль, что поблизости никакого жилья, – озираясь, сказал я.
– Ты зачем напоминаешь об этом? – с укором сказал Грош. – Хочешь, чтобы меня посетили кошмары? Знаешь, как я кричу во сне?
– Как во сне – не знаю. Но слышал, как ты орал там, в пыточной, – заметил я.
– Нет, ты нарочно?! – сердито бросил Грош.
– Прости, дружище, – сказал я.
– Ладно, давай костер разведем, а то становится прохладно…
Стоило немалых трудов отыскать в сумерках сухих веток. Еще наломали сучьев у нашего полумертвого дерева – и Грош извлек из кармана огниво. Затрещал веселый огонь, и даже посреди чужой, бескрайней равнины он подарил нам ощущение уюта – которое способно дать лишь пламя родного очага.
Я сидел, прижавшись спиной к шершавому стволу, и тихо перебирал струны. Грош ворошил угли, жаря на самодельном вертеле купленные у крестьян колбаски. Те аппетитно шкворчали, распространяя умопомрачительный запах, и можно было забыть, что находишься далеко-далеко от дома, на суровых просторах Невендаара…
– Скажи-ка, друг Грош, отправился бы ты снова? – спросил я.
– Хм… – протянул Грош, с наслаждением нюхая дымящуюся колбаску. – Хочется надеяться, что наше путешествие еще не кончилось…
– Ты хочешь сказать – тебя уже не пугает, в какую мерзкую зависимость мы попали?
Грош задумался, с хрустом откусывая и жуя, и сказал с набитым ртом:
– Не-а… Я тут подумал: раз мы так нужны этому отцу Себастьяну, значит, этим надо пользоваться.
– О чем это ты?
– Ну, можно оказать одну ценную услугу, другую – и стать незаменимым. Глядишь – мы еще на этом карьеру сделаем!
– Как этот воришка Заг?! – возмутился я. – Кстати, ты не думаешь, что он прячется вон в том колодце и слушает твои далекоидущие замыслы?
– Пусть слушает! – легкомысленно отозвался Грош. – Зато у нас костер, музыка и вкусная еда… Свидрик, ты чего не ешь?
Решив, что с таким аппетитом моего приятеля я могу остаться голодным, я отложил лютню и мигом перебрался к костру.
Слопав колбаски, мы переглянулись и, не сговариваясь, полезли в мешок с продовольствием. Жареная вкуснятина лишь разбудила аппетит, к тому же давали о себе знать многие часы пути. На свет костра были извлечены: большая чесночная лепешка, кусок козьего сыра, две вареные картофелины, огромная шелушащаяся луковица, завернутый в тряпицу шматок сала, недоеденная половина жареной утки. Последним был извлечен запечатанный кувшинчик с подозрительной брагой, приобретенный в одной из деревушек, открывать который пока мы не решались.
Вмиг припасы были сметены, и мы откинулись на бок, переводя дух и осоловело поглядывая на кувшинчик.
– Все, – проговорил Грош. – Пути назад отрезаны: мы уничтожили запасы.
– Да… – только и нашел я, что сказать.
– Теперь только вперед – на разграбление хуторов и сел, – сказал Грош.
– А если там уже не будет людей? – спросил я. – Кого ты будешь дурить в карты, кому я буду играть на лютне? Кого грабить, в конце концов?
– Будем охотиться, – сказал Грош.
– Что-то я не видел вокруг никакой живности…
– Ну, у нас остается еще один вариант: кинем жребий!
– Что-то я не понял…
– Чего ж тут непонятного: кому выпадет жребий – того второй и съест…
– Послушай, Грош, ты славный малый, но кидать жребий с тобой – все равно что прыгать со скалы, надеясь по пути за что-нибудь зацепиться!
– Спасибо, друг Свидрик, что ценишь мой талант… А не откупорить ли нам этот кувшин?
– Не вижу причин, отчего не откупорить…
Вскоре мы поняли, что в кувшинчике прятался настоящий джинн: не осушив его и наполовину, мы были уже изрядно навеселе. Тьма и бесконечность ночи уже не пугали нас, и будущее не казалось столь мрачным и безысходным. А дружеская беседа хороша всегда – даже в ночь накануне казни.
– А скажи-ка, друг Грош, о чем ты мечтаешь в этой жизни? – спросил я, настраивая лютню. Странное дело – та никак не желала настраиваться, да и струн теперь было вдвое больше!
– О собственном замке с подвалами, полными золота, роскошными залами, картинами, бегающими всюду породистыми собаками, снующими туда-сюда поварами и собою, сидящим у огромного камина, с кубком доброго вина, в окружении томных красавиц, – без запинки выложил Грош.
– Неплохо, – отозвался я. – Особенно мне понравилось последнее…
– А каковы твои мечты, друг Свидрик? – спросил Грош, передавая мне кувшин.
Я задумался.
Странное дело: у меня в голове всегда было столько дум и мечтаний, но ни про что я не мог сказать, что это – моя настоящая мечта. Я даже позавидовал Грошу – уж он-то точно знает, чего добивается в этой жизни. Ведь для меня даже слава великого поэта была всего лишь дорогой к чему-то неуловимому, далекому, как чиркнувшая небо звезда…
Я сам не заметил, как пальцы настроили лютню и стали выводить грустную мелодию, а губы – выговаривать слова, что сами собой складывались в строки.
Вдвоем мы с другом держим путь
Идем к плечу плечо.
Мы делим радости и грусть,
Нам вместе страшно и смешно, прохладно, горячо!
Деремся за троих вдвоем
И пьем за пятерых.
Друг друга из беды спасем
И удираем мы вдвоем, крича за семерых!
Одним путем наш челн плывет,
И вроде не свернуть…
Но кто из нас куда придет
И первым кто из нас двоих закончит этот путь?..
Взор мой затуманился, меня стало клонить ко сну…
Но что-то заставило чаще биться сердце, разом прояснив помутневший от хмеля рассудок. Я медленно отложил лютню, протер глаза…
Нет, мне не показалось! Там, в темноте, по невидимому во мраке следу упавшей звезды, прямо в нашу сторону медленно плыло бледное сияние.
– Грош… Грош! – дрожащим голосом позвал я.
Ответа не последовало: мой друг спал счастливым и беззаботным сном пьяницы, вздрагивая и улыбаясь во сне.
Мне же было не до улыбок: я остался один на один с загадочным явлением, а по моему опыту загадочные явления в Невендааре редко сулили что-то хорошее.