Рось квадратная, изначальная - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зайцев, Борис Завгородний cтр.№ 81

– Горим! – тонко закашлялась где-то рядом Минута.

– Скорее дымим, скатертью дорога, – просипел Проповедник, поднимаясь на четвереньки.

Слав вскочил на ноги, пытаясь хоть как-то сориентироваться в этом бедламе, и прикрыл рот рукавом – армяка, чтобы немного отгородиться от дыма.

Сперва ему на глаза попался Воха. Непонятно как оказавшийся под столом, бард спросонья попытался резко подняться и звезданулся макушкой о крышку. Стол, понятное дело, загудел, как пчелиный улей, а бард, ясен пень, завопил благим матом, шмякнувшись обратно. А, елс с ним, с бардом, спохватился Благуша, о чём он только думает, надо ж о Минуте позаботиться! Он резко обернулся, но девица уже сама о себе позаботилась – прижав к лицу нижний край задранной кофточки, она устремилась к боковой дверце Махины, по пути ухватив Благушу за рукав и потащив за собой.

– Стойте, скатертью дорога! – Проповедник клещом вцепился в одежду Благуши. – Не троньте дверцу! Бандюкам только энтого и надобно!

– Каким ещё бандюкам, кхе-кхе? – сквозь кашель огрызнулся Воха, устремившись к дверце странными дикими прыжками, словно у него были связаны ноги. – Обалдел, дедуля? Хочешь, кхе, чтобы мы тут все задохнулись?

– Не тронь, говорю, обалдуй стихоплетный! Я ихние голоса слыхал!

– А почему я не слышал, обертон по ушам!

– Да потому, что ты орёшь, скатертью дорога!

– Да отпусти, дед. – Благуша снова дёрнулся и освободился от хватки Проповедника. – Понял я, понял, оторви и выбрось.

Теперь уже он потянул девицу за собой к оконцу, к тому, что находилось над столиком. Вот только разглядеть что-либо снаружи оказалось затруднительно – дым сплошной завесой клубился и там, окутав, похоже, всю Махину снизу доверху. Даже ежели бы он и знал, как это оконце открыть, то толку от этого не было бы ничуть.

Минута же занялась чем-то странным – на ощупь выудив с потонувшего в дыму словно корабль после кораблекрушения, столика, бокал с остатками кваса, она облила выуженный откуда-то носовой платок и протянула Благуше.

– Прижми к лицу, так дышать легче!

– Не надо, Минута, у меня свой есть. Спасибо, что напомнила!

И быстренько проделал то же самое со своим платком. Дышать и вправду стало значительно легче – мокрая ткань пропускала воздух, но почти не пропускала эту едкую мерзость, что наполняла махинерию уже снизу доверху, продолжая сгущаться.

– Ой, влипли, кха-кху, – бубнил где-то за спиной Воха, – ой, попали как кур в ощип, обертон те по ушам! И как меня только в такую историю угораздило, кхе-кха-кху… У-у, уроды! Ур-рою!

Непонятно было, кого Воха Василиск матюгает – то ли бандюков, то ли попутчиков.

И тут Благушу как что-то толкнуло. Он только сейчас сообразил, что Махина стоит на месте. Не было слышно не шелеста колёс, ни завывания ветра снаружи, движения совершенно не чувствовалось, да и приборная доска Махины словно уснула, не издавая привычного звукового фона – щелчков, треньканья, гула утробного. Собственно, только поэтому бандюкам и удалось подложить под Махину и поджечь какую-то пакость, чтобы выкурить их наружу. Додумались-таки подлюки воспользоваться очередной остановкой (меньше дрыхнуть надобно!), что полагалась Махине по расписанию движения! Вот стерви поганые, оторви и выбрось!

Продолжая дышать через мокрый платок, он быстрым шагом подошёл к приборной доске и свободной рукой нажал знакомое окошко скорости. А затем, неожиданно для себя (словно какая-то неведомая сила завладела его рукой и повела, словно родитель несмышлёного дитятю) нажал ещё две незнакомые кнопки. Нажал – и озадаченно замер: да что это с ним, оторви и выбрось? Что это он вытворяет, словно с большого бодуна?

Ответом послужил странный свист и шипение.

Пол под ногами мелко задрожал.

А Воха, Проповедник и Минута, уже сгрудившиеся возле оконца, изумлённо ахнули.

Благуша кинулся к ним, шурупом ввинтился между Проповедником и Вохой, тоже глянул сквозь стекло.

– Оторви и выбрось! – ошарашено, выдохнул слав.

Дым снаружи исчез, словно его и не было, а земля возле Махины шагов на десять покрылась густой, ослепительно белой пеной, похожей на снег, – словно они невесть каким образом очутились в снежном домене. А в пене барахтались два бандюка, облепленных ею с головы до ног и потому неразличимых на лица, как снеговики. Так что даже вместо матюгов от них доносилось невнятное бормотание. Ещё двое – Жила и Ухмыл, размахивая бесполезными саблями, с остервенелым видом бегали рядом, не зная, как подступиться и помочь своим ватажникам, попавшим в пену, как мухи в паутину. Наиболее сообразительным оказался Жила – успокоив саблю в ножнах, ватажник сорвал с плеча смотанное в кольца любимое орудие труда своих шустрых рук и, заарканив одного из бедолаг, потащил из пены на сухую землю. «Снеговик» отплёвывался и орал, не видя белого света.

Минута прыснула, глядя на эту картину. Благуша невольно засмеялся вслед за ней, его тут же поддержал гулкий хохот Проповедника, и даже Воха, забыв на время о своих несчастьях, заржал, как годовалый жеребец. Дым к этому времени в махинерии почти рассеялся, остатки рваной струёй быстро втягивались в потолочное отверстие, и платки были убраны с лиц. Так что смеяться можно было уже совершенно спокойно, не опасаясь наглотаться серой гадости.

Снаружи их услышали.

Взбешённый Ухмыл подхватил первую же подвернувшуюся под руку каменюку и швырнул в оконце. Да только Махина наконец тронулась, и камень лишь звонко блямкнул в железо. На этом бы смех, пожалуй, и утих, ежели бы путешественники в последний момент не увидели главного персонажа сего действа. И момент этот был, право, единственным и неповторимым. Да ладно, смотрите сами: из близстоящих кустов, цепляясь концом волочащейся сзади сабли за колючие ветки, со свирепой миной на лице, с торчащими в стороны усами – словно разогнутые зубья от вил, – на ходу натягивая штанцы на голую задницу, выбежал… ну конечно же сам ватаман!

– Говнюки! – заорал ватаман, остановившись при виде открывшейся взору драмы, разыгравшейся в его отсутствие на полустанке. – Кровь из носу, ну ни на минуту вас оставить нельзя, всё спортите, елсовы дети!

И вся компания в махинерии в истерическом хохоте сползла на пол.

К тому времени, когда веселье поутихло и народ начал приходить в себя, Махина уже неслась во весь опор среди векового леса Проклятого домена. В лобовое стекло с любопытством заглядывали разлапистые ветки дубов да лип, разросшихся, не в пример остальным деревьям, особенно широко без людского присмотра, изредка с шорохом цепляя стальные бока Махины да чиркая по боковым оконцам, будто пытаясь её остановить, а снизу доносился ровный шелест невидимых колёс. Остатки дыма из махинерии окончательно улетучились, вытесненные свежим воздухом.

Благуша поднялся на ноги и, вытирая выступившие от смеха на глазах слёзы, оглядел своих спутников. Дед уже неторопливо скатывал свою походную войлочную подстилку, которую, как теперь выяснилось, и носил с собой в том раздутом сидоре, а Минута скромно поправляла свою одёжку, разглаживая примятые во сне складки. Благуша аж залюбовался – плащик, которым девица укрывалась во сне, остался на лежаке, и сейчас, в тёплой кофточке и штанишках, соблазнительно обтягивающих её ладную фигурку (вся одёжка была сработана из серебристо-рыжего ханыжьего подшёрстка), она смотрелась чудо как хорошо. А её синие сафьяновые сапожки с обрезом под колено удивительно подчёркивали красоту стройных ножек. С трудом оторвавшись от лицезрения милой, Благуша перевёл взгляд дальше.