Ухмыл, задумавшись о чём-то своём, терзал струны своей балабойки. Впрочем, терзал довольно умело – с таким умением ему вполне можно было бы зарабатывать в трактирах приличные бабки не хуже Вохи Василиска, но бандюка такая скучная жизнь не устраивала.
Мы не будем браги пить,
Станем бабки мы копить.
Как накопим бабок пять –
Выпьем бражки мы опять!
Кто-то хохотнул, кто-то лишь улыбнулся, но общее настроение заметно повысилось. Казалось бы – незатейливая частушка, а сколько от неё удовольствия, когда вот так, к месту!
Как в веси Калязине
Нас подружки сглазили.
Ежели б не сглазили,
Мы бы с них не слазили!
Хорошо было бандюкам, так хорошо, что постарались забыть они про народные предания о Проклятом домене, даже про виденного елса постарались забыть, чтобы не омрачать приятные минуты… Но, к всеобщему огорчению, старания пропадали втуне. Так как этот паршивый мозгляк Скалец, к этому времени захмелевший круче всех, раз за разом встревал в общий разговор, нарушая его приятное течение и внося тревожную смуту.
– Эх, братки, вы только представьте, разогни коромысло, – с пьяной настойчивостью рассказывал слав одно и то же, словно был единственным свидетелем этого события, – подхожу это я к Раздраю, а там елсы с вилами стоят… Стоят, значит, разогни коромысло, на меня глядят – и ти-шина-а…
При этом во внезапно охватившем его порыве умильной влюблённости он то и дело пытался повиснуть на шее у Жилы, на свою беду оказавшегося к нему ближе всех, и обслюнявить тому ухо. Жила, матюгаясь, упорно отбивался, отпихивал его плечом и руками прочь, отвешивал звонкие и увесистые подзатыльники, а бандюки, досадливо обрывая Скальца, обещали спустить его за перильца вниз головой да со спущенными штанцами. Но ничего не помогало. Посидев несколько минут с испуганной миной, тот продолжал гнуть своё – под действием хмеля угрозы быстро выветривались из головы. В конце концов ватаман даже забеспокоился – замена Пивеню в лице Скальца и так была никудышной, Пивень – тот был боец, не чета этому болвану, но, когда не хватает рук, и такая размазня может сгодиться. Не хватало ещё, чтобы слав повредился головой от вида того елса.
Неоднократно затронутая тема пустила-таки корни, хотя виновник этого вскоре сомлел окончательно и свалился на бок, благополучно затихнув.
– Эх, и чего мы к этому Благуше привязались со всей его компанией, – посетовал Жила и с неожиданной смелостью заявил: – Надо было, усохни корень, елса спросить, как отсюда выбраться!
– Что ж не спросил, раз такой догадливый? – презрительно усмехнулся Буян.
– Потому что я такой же догадливый, как ты храбрый! – не остался в долгу Жила.
– Что-о? Это ты к чему, пся крев?! – побагровев от мгновенно накатившей злости, Буян отставил в сторону недопитую чарку и начал подниматься на ноги. Но Жила словно закусил удила, что было совсем на него непохоже, так как из всей ватаги он слыл самым сдержанным и молчаливым:
– А к тому, усохни корень! Ежели бы ты не убег, может, я и успел бы сообразить! А так всем вслед драпать пришлось!
– Цыц, – сыто рыкнул ватаман, мгновенно остудив споривших. – Будет ещё у вас возможность подраться. Нечего силы друг на дружку тратить, для вражин наших приберегите.
– Батько, а как же мы теперь до них доберёмся?
Вопрос, который задал Ухмыл, интересовал всех без исключения, просто раньше никто не осмеливался его коснуться.
– А остановки на что?! – небрежно усмехнулся ватаман, обводя всех спокойным, твёрдым взглядом и вселяя в сердца бандюков былую уверенность ежели и не в завтрашнем дне, то хотя бы в следующем часе. – Там что-нибудь придумаем, кровь из носу. Не всё же им отсиживаться в Махине, за дверьми!
– Верно, батько, верно, – закивали бандюки, просветлённые словами ватамана.
– А до остановки неплохо бы и вздремнуть, пся крев…
– Ага… И бабёнку под бочок тоже неплохо бы, усохни корень, да где возьмёшь…
– А в Махине ж есть одна, чем не по нраву?
– Ты её сперва приволоки, а потом предлагать будешь, усохни корень.
– А ты тогда вместо бабы Скальца приспособь, на безбабье, как говорится, и рыбу раком, а тут целый Скалец!
Бандюки приготовились заржать, по достоинству оценив очередную хохму Ухмыла, но не успели.
– Елс… – громко пробормотал во сне Скалец, не открывая глаз. Его правая щека, как оказалось, покоилась на невесть когда уныканном со стола свином окороке. – …Мне бы такой елдон, как у того елса, девицы в очередь бы выстраивались…
Бандюки хмуро переглянулись. Кайф был обломан, разговор враз стушевался, а хмель необъяснимым образом выветрился из голов.
– А может, выкинуть его за перильца, усы узлом? – деловито предложил Ухмыл, выражая общую мысль. – Неужто мы без такого мозгляка не справимся?
Глава двенадцатая,
в которой действие, вернее, бездействие происходит внутри Махины
Лучший способ избавиться от искушения – это поддаться ему.
Апофегмы
Анчутка осторожно выглянул из вентиляционного отверстия в потолке, что находилось рядом с клоацинником, и завертел лобастой, с короткими рожками на макушке головёнкой, с любопытством оглядывая внутреннее пространство Махины, то бишь махинерию. То, что висел он при этом вверх ногами, ничуть ему не мешало: лёгкий, поджарый и невероятно шустрый, именно для такой работы он и предназначался – проникать в те места, доступ в которые был невозможен для медлительных и солидных елсов, обладавших куда более внушительными габаритами по сравнению с анчутками.
Внимательным, всё запоминающим глазёнкам предстала картина повального сна – четверо из чужаков, ночью проникших в аварийный домен, дрыхли, что называется, без задних ног. На широком лежаке поместились двое – дородный парень с хрупкой на вид девицей, и, что странно, лежали они спина к спине, словно поссорившиеся молодожёны. Девица, не просыпаясь, ёжилась от гулявшего по кабине прохладного ветерка, пытаясь свернуться калачиком под шерстяным плащиком, использованным вместо одеяла, парню же, из тех ещё здоровяков, было даже жарковато, о чём свидетельствовал расстёгнутый до пупа армяк. Обнял бы её этот лоб, что ли, пожалел анчутка девицу, поделился бы теплом, раз всё равно лишнее.
Взгляд скользнул дальше…
Ух ты!
От неожиданности анчутка едва не брякнулся вниз головой с потолка на пол, но успел покрепче перехватить лапками край – вентиляционного отверстия. Иначе точно бы шишку набил да всех спящих перебудил – вот бы конфуз получился!
А неожиданностью для него оказался вон тот седобородый, черноволосый дед, что тихо похрапывал возле лежака на расстеленной на железном полу войлочной подстилке. Потому как дед был ему знаком! Он был из «неправильных», тех самых, которые воспротивились зачистке много лет назад, оставшись в домене в гордом одиночестве, после того как весь его народ исчез в далях неизведанных. Впоследствии таких «неправильных» по приказу Смотрящего благополучно сплавили в ближайший заселённый домен, а их образы были закреплены в родовой памяти обслужников (так называл себя елсовый народ) – не столько по необходимости, сколько по заведённому порядку.