Молчание длилось еще долго, ошеломленный, захваченный развернувшейся перед глазами апокалипсической картиной разрушения, Кассид просто забыл обо всех присутствующих. Да и собратьям-кассионийцам, похоже, точно также было не до него.
– Ну и светопреставление…
Кассид вздрогнул. Звук голоса Ягу показался необычайно громким после затянувшейся тишины.
– А ведь теперь путь на планету свободен, дядюшка Кассид, – задумчиво проговорила Алайн, выглядевшая бледнее, чем обычно, – и ты сможешь забрать свой экипаж без помех.
– Если только там не остался десант чужаков, – буркнул Череп. И нехотя признал: – Гидлинги, конечно, полные засранцы, но какое надо иметь мужество, чтобы совершить нечто подобное… Я вот что думаю – как только там чуток поутихнет, надо будет пошарить в поисках трофеев. Зря мы что ли сюда перлись, время и нервы тратили…
– Боюсь только, все эти трофеи сейчас жутко радиоактивные, и вряд ли стоит на них рассчитывать, – с обоснованным сомнением хмыкнул Ягу.
– Ничего, есть у нас подходящий ангар и для таких находок, не пропадать же добру, – гнул свою линию Череп.
– Череп, успокойся, – Алайн покачала головой. – При таком взрыве, думаю, любое ценное оборудование внутри корабля спеклось в шлак. Лучше поискать что-нибудь, что пострадало меньше… Например, мы можем постараться захватить их малые корабли, их же там сотни, и хоть часть из них должна уцелеть…
– Клянусь кошельком Денежного Бога, я тут с вами совсем спячу! – Кассид взъярился. – Какие, в задницу, трофеи?! Немедленно готовьте челнок, больше не желаю терять ни секунды!
Глава 27. Сомаха
Прохладно. Я бы даже сказал – холодно. Жутко неуютно. Зябко. Темно.
Вокруг словно глаза неведомых зверей едва заметно тлеют огоньки габаритных светодиодов, очерчивая объем нашего вместилища. Вся энергия реактора направлена на внешний контур для поддержки состояния свернутого пространства вокруг корпуса «Миссионера». Освещение здесь не предусмотрено, до такой сумасшедшей мысли конструкторы не додумались. Отопление – тоже. Мы с Шайей плаваем в невесомости среди голого железа и пластика, внутри стальной коробки два метра на полтора – в стакане из-под кокона жизнеобеспечения, который и обязан создавать комфорт для пилота. Так что позаботиться о себе и своей спутнице я могу только своими силами. Теплом своего тела. Я бережно обнимаю девушку, стараясь держаться с ней от ледяных стен на расстоянии. Иногда приходится корректировать наше положение движением руки или ноги. Двигаюсь очень осторожно, чтобы ненароком не рассадить руку, или плечо о какое-нибудь некстати выпирающее крепление, ранее надежно удерживавшее кокон жизнеобеспечения. В таком виде нутро робота не предназначено для сохранения человеческой жизни. Но мы все еще живы. Теперь сам робот для нас в роли спасательного бота. А дыра в открытый космос запечатана слабо светящейся пробкой – рой малых энергонов удерживает и синтезирует кислород внутри, оградив нас от вакуума. Несколько десятков светлячков замерли внутри стакана, затыкая утечки в соединениях. Дышу ровно и неглубоко, и шевелиться стараюсь поменьше. Мы с Шайей словно две полузамороженные рыбешки в холодильнике. Холод постепенно нарастает. Вакуум высасывает тепло несмотря на все усилия энергетических малышей.
И на душе у меня паршиво.
Жутковатая ситуация. В сознании болезненно остро ноет мысль, что хуже не бывает, и ничем эту мысль не заткнуть. И сердце бьется как испуганная птица в клетке, несмотря на все попытки успокоиться. Ощущение обреченности нарастает с каждой минутой, висит над головой занесенным мечом, и уже чувствуешь кожей остроту лезвия, готового вот-вот оборвать твою жизнь. Проклятые метафоры будоражат загнанное в тупик воображение.
Силы энергонов не бесконечны, и они быстро истощаются под такой непосильной нагрузкой. Шайя все еще не пришла в себя. Впрочем, может это и к лучшему. Спящему требуется меньше кислорода. Дыхание девушки едва заметно – я чувствую слабый прерывистый ветерок из ее губ на своей щеке. Вокруг уже так холодно, что вместо теплого дыхания до немеющей щеки словно долетают ледяные поцелуи. Ее пульс ровный. Остается надеяться на лучшее. И я очень надеюсь, что ее мозг не поврежден. Я знаю, что модифицирующее оборудование чужаков еще не успело поработать над ее телом и сознанием, но сомнения гложут душу. Не хотелось бы вдруг выяснить, что вместо человека в твоих объятиях – пустая оболочка. Или хуже того – чужак по сути. Жуть… Не стоит об этом думать.
Сколько мы тут уже болтаемся? Я скашиваю взгляд на виртуалку лоцмана. Двадцать минут. Всего двадцать минут?! Мне казалось – вечность. Вечность среди холода и мрака. Среди пустоты и безнадежности. Каждая прожитая секунда по ощущениям растягивается годом.
Да, я придумал, как нас спасти в момент взрыва корабля иноров.
Я сумел это сделать.
Но что дальше? Что сейчас творится снаружи – я этого не знаю. Видеосенсоры робота, разбросанные по броне, дают лишь скудную картинку – сфера равномерно распределенных в пространстве модулей прокола окружает корпус «Миссионера», создавая эффект свернутого пространства. Пылающие во мраке сгустки плазмы, соединенные змеящимися жгутами фиолетовых молний. Могу только предполагать, что происходит за этой эфемерной стенкой, которая и защитила нас от взрыва корабля. Робот бы нас от этого не спас. Просто разлетелся бы на атомы вместе с нашими телами. Создатели портала наверняка даже не предполагали, что его можно использовать и таким способом. Одно из тех озарений, которые приходили ко мне в последнее время в нужную минуту. Выглядит как озарение, а на самом деле – результат интенсивной работы мозга в критической ситуации.
Чувствую, как от холода немеют губы и стягивает кожу лица. И не могу об этом не думать. О том, что приближается. Но заставляю себя думать о другом.
Взрыв в космосе вряд ли длился долго. Слишком специфические условия для длительного горения и буйства высвобожденных энергий. Все уже должно стихнуть. Разве что отдельные очаги. Но инерция взрыва давно уже должна была разбросать обломки корабля и наш спасательный модуль далеко друг от друга. Пора уже рискнуть.
Шайя шевельнулась. Я замер, всматриваясь в ее лицо, освещенное призрачным отблесками светодиодов. Глаза уже настолько привыкли ко мраку, что я вижу все отчетливо и без инфрасканера лоцмана. Ее лоб и правая щека в запекшихся кровавых ссадинах и многочисленных пятнах ожогов. Eе веки остались сомкнуты. Она не очнулась. Ее губы полуоткрыты, и так хочется согреть их своими. Но она принадлежит другому. Казалось бы, какая разница, если через несколько минут, возможно, мы оба будем мертвы. Но не могу. Не могу переступить через невидимую черту. И если окажется, что никаких шансов нет, то придется распечатать пробку в космос. Решение во мне уже созрело. Шайя умрет, так и не узнав, что была близка к спасению. Это лучше, чем ложные надежды. Я не сдержу обещание, данное Петру. Но и нести ответ перед ним мне уже тоже не придется. Боль потери Петру придется пережить уже одному.
Стискиваю зубы. Свечение энергонов заметно потускнело. Малыши работают на износ, тратят свою жизнь, чтобы сохранить наши. Сколько еще они так смогут – час? Два? Или те самые несколько минут, о которых я только что думал? Не знаю, что творится снаружи, но придется рисковать. Страшновато. Но придется. Выхода нет. Передатчик робота вполне способен послать сигнал бедствия… Крайне маловероятно, что где-то рядом окажется спасательное судно, корабль мусорщиков выкосил всех вокруг планеты. Но в нашем положении терять уже нечего, приходится рассчитывать даже на призрачные шансы. А еще у меня растет странная уверенность, что Кассид сумел спастись. И его «Забулдыга» вполне может снова рыскать на орбите Пустоши. Бред? Да. Угнетенное обреченностью воображение готово ухватиться за любую бредовую мысль о спасении.