2229 год от В.И.
12-й день месяца Агнца.
Запретные земли
Это было бескрайнее море золотистой прошлогодней травы, сквозь которую уверенно пробивался ясно-зеленый молодой подшерсток. Тут и там на золотом с прозеленью фоне алели, белели, лиловели первоцветки, над которыми кружили первые пчелы. Радостный, весенний мир ничем не напоминал ни то, как расписывали Запретные земли (они же Ларги) людские предания, ни гоблинские представления о Равнинах Смерти.
Криза и Рамиэрль быстро шли на восток. Эльф ЗНАЛ дорогу так, словно бы тысячу раз уже проходил ей, и не важно, было ли тому причиной черное кольцо на его руке или еще что-то. Криза держалась молодцом. Она тащила на себе столько, словно была не девушкой, пусть и варварского племени, а вьючным мулом, и при этом без умолку болтала. За месяцы, проведенные в дороге, Рамиэрль и орка не встретили ничего сверхъестественного. Это был обычный зимний поход в горах. Трудный, конечно, но по-своему даже скучный. Бесконечные подъемы и спуски, выбор самой удобной дороги, охота, поиски места для ночлега — вот и все.
Рамиэрль узнал, что в горах быстрее и удобнее ходить по верху гребней. Даже делая на первый взгляд огромный крюк, ты приходишь к цели гораздо быстрее и куда менее уставшим, чем если бы ломился напрямик, спускаясь в долины и карабкаясь на кручи. Криза не просто хорошо знала горы — она их чувствовала, поэтому ни лавины, ни метель ни разу не застали их врасплох. От Рамиэрля требовалось одно — указывать, в каком направлении нужно продвигаться, а остальное орка брала на себя. Дичиться она перестала очень быстро и столь же быстро принялась овладевать арцийским. Рамиэрль от своей попутчицы не отставал, и его успехи повергли бы в ужас Эанке, для которой гоблины были существами, отличающимися от крыс лишь размером и степенью опасности. Что до ее брата, то он скорее бы согласился провести остаток жизни в окружении гоблинов, нежели месяц наедине с красавицей-сестрой.
Разумеется, либр не был бы самим собой, не расспрашивай он свою попутчицу о местных поверьях и преданьях и гоблинском житье-бытье. Криза отвечала охотно и с подробностями. Ко всему у девчонки оказался красивый сильный голос, и она с удовольствием пела старые песни и баллады, некоторые из них показались Рамиэрлю весьма красивыми. Разумеется, бард принялся их переводить, благо время было — иногда им по нескольку дней приходилось пережидать бураны или прятаться в скалах, ожидая, что нависшая над дорогой снежная громада сползет вниз, сделав проход на какое-то время безопасным.
К счастью, Последние горы в том месте, в котором они шли, были не слишком высоки. Это было царство поросших густым лесом горных цепей, разделенных долинами. Некогда острые вершины были сглажены минувшими тысячелетиями, летом здесь, видимо, царствовали травы и странные белые, словно вырезанные из бархата цветы, про которые особенно любили петь гоблины, называя их Слезами Инты.
[64]
В целом же путешествие вышло не слишком обременительным, и не будь поставлено на карту столь многое, Рамиэрль, несомненно, получил бы от него удовольствие. Теперь же эльфа одолевали неприятные мысли, особенно невыносимые по ночам, когда уставшая Криза крепко спала, а Роман, которому для восстановления сил требовалось намного меньше времени, ору за орой вглядывался в темное небо, усыпанное огромными, как это бывает в горах, звездами. Казалось, они забрели в места, где отродясь не было никакой магии. След Уанна тоже не ощущался. Рамиэрль пытался искать мага-одиночку и посредством волшбы, и выглядывая вещественные следы того, что кто-то шел впереди. Напрасно. Уанн как в воду канул. Это могло означать одно из двух — либо тот воспользовался какими-то иными путями, о существовании которых Рамиэрль и не догадывался, либо же Уанн погиб и именно его смерть он и почувствовал в доме Рэннока.
Рамиэрль так и не смог понять, кого же он потерял — отца, дядю, Рене, Герику, Уанна… Все они были ему дороги, любой из них мог в смертный час вспомнить о нем и обладал достаточной силой, чтобы послать Последний зов. Ум услужливо подсказывал, что столь остро может быть воспринята лишь самая страшная потеря, но Роман гнал прочь мысль о смерти отца. Нет, не потому, что был готов выкупить его жизнь ценой другой, кроме, разумеется, собственной. Просто, пока он не знал, КТО, они все оставались живы. В его памяти, в его мыслях.
Наступало утро, Криза протирала глаза, потягиваясь, как горная рысь, весело бежала умываться, разводила огонь… Орка свято придерживалась обычая своего народа, согласно которому мужчина, если рядом женщина, не должен унижать себя приготовлением пищи. Каким-то образом девчонка умудрялась создавать на походном костерке кушанья, достойные королевского стола. Затем они пускались в путь и шли до самого вечера.
К концу месяца Сирены эльф с оркой почти миновали горную цепь, тянувшуюся параллельно Большому Корбуту, но более низкую и пологую, и оказались в окруженной горами равнине, похожей на дно высохшего озера. Снега в ней не было, и Романа поразила странная трава, серебристо-седая и шелковистая, как волосы пожилой женщины. Дул легкий ветер, и по равнине перекатывались серебряные волны. Душу эльфа невольно охватила странная тоска, горькая и светлая, как последние слезы, когда потеря уже оплакана и наступает облегчение. Рамиэрль нагнулся и коснулся чуткими пальцами гитариста шелковистых травинок, казавшихся странно живыми.
— Здесь вся беда и проходила. Так давно-давно, — голосок Кризы вызвал барда из задумчивости.
— Беда? — повторил Роман. — Какая беда?
— Старая беда, — шепотом пояснила Криза, — это Седое поле. Здесь они ходили биться. Созидатели и те, кто пришел. Они все погибшие, а трава стала седая от горе. Это Подзвездное плакало о тех, кто его создавать. Новые не хотели, чтобы другие видели плач земля, и запретили сюда ходить. Мы тоже были трусливыми, мы боялись за дети и уходили за горы.
— Но вы не забыли, хоть вам и было приказано забыть, — откликнулся Рамиэрль, — не суди своих предков слишком строго.
— Я не сужу, — вздохнула Криза. — Но я хотела, чтобы это лучше была грустная сказка. А она стыдная. Тут должна быть еще колодец, из которого текут слезы всегда. Пойдем искать.
Они искали колодец до ночи, но не нашли ничего. Только шепчущую о чем-то седую траву. Лишь на закате над долиной проплыла стая странных белых птиц. Они летели клином и кричали мелодично и жалобно.
— Я тоже знаю про них. Это Белые Птицы, души тех, кто погибал на этом поле. Они вечно летать здесь и вечно звать.
Рамиэрль промолчал. Даже если эти птицы были просто птицами, не стоило разрушать очарование легенды, самой красивой и страшной из рассказанных Кризой. Сам не зная почему, эльф взял с собой прядку седой травы, спрятав туда же, где хранился пучок иммортелей с могилы Мариты. Криза с удивлением посмотрела на своего попутчика, подумала и сделала то же самое: