– Я вас не понимаю. – Бред, который нес пришелец, поразил Дика меньше того, что перед ним была… Нет, женщиной подобное чудище Ричард не назвал бы даже во сне. Закатные твари, ну и чушь!
– Якорь тебе в глотку! – проревело чудище. – Чего ты не понимаешь? Ты идешь, но в этом уже нет толку. Луны сошлись, теперь поздно. Тебе – поздно! Но ты не город… Мы никто не всё, когда горячие. Мы совсем никто, когда холодные.
– Ты – сумасшедшая, – спокойно произнес Ричард, наслаждаясь свободой. Корова в сапогах могла сниться сколько угодно и нести все, что вздумается, главное, она перебила глядящий с северо-востока ужас.
– У кальмара в заднице и то больше мозгов, – не осталась в долгу гостья. – Арнольд говорил, ты был дурным унаром, ты ничего не понял. Ты остался один, но ты здесь. Я была в твоем доме, я тебя вижу, и ты меня видишь… Не иди домой. Вернись и убери им паруса. Закрепи пушки. Идет шквал, понимаешь?! Ваш шквал, не мой, но мне вас жаль… Пусть горячее останется горячим. Мы возьмем свое позже и только то, что по праву наше. Мы не мародеры, а Она не может войти…
Толстая нога в высоком сапоге с отворотом с силой топнула об пол. Бред продолжили шаги, без которых теперь не обходился ни один сон. Тяжелые и знакомые, они звучали на лестнице, и вместе с ними поднимало голову ощущение чего-то неприятного.
– Он идет, – сказала Гастаки, или как там ее. – Он недоволен мной, но тоже скажет, раз пришел. Пойми, ты успеешь, только не иди навстречу. Думай не о себе, о себе – поздно.
– Я говорил! – прорычало от двери. – Этот унар глуп. Он смотрит на все, но видит себя. Его нет, есть зеркало. Зеркала глупы. Пошли, Она ждет.
– Скажи ему, – потребовала женщина, – и пойдем. Она бессильна, а мы должны! Нельзя их бросить. И малявку нельзя… Ты же был горячим, недавно был!
– И ты была, и что с того? Нравилось тебе это? Забыла, как звала? Орала – уши затыкай, и то услышишь. Я пришел, все хорошо, так чего лезть? Нам они не нужны. Мы – это мы, а моя грымза туда не полезет. У нас есть время, Она возьмет себе горячего, мы будем вместе. Всегда вместе, я, ты и Она. Идем…
– Герцог Окделл, – а вот этот голос принадлежит Литенкетте, – кто у вас?
– Никого, – соврал Ричард, не желая хвастаться подобными гостями даже во сне.
– Откройте, или я взломаю дверь.
– Вы дурно воспитаны! – рявкнул Дикон и понял, что он один и в комнате холодно. Холодно, промозгло и темно. – Впрочем, если вам не терпится обсудить здешнее вино… Подождите, я зажгу свечу.
Свеча не загоралась, сапоги оказались сырыми, сырым было и одеяло, которое юноша случайно тронул. Так и не справившись с огнивом, Дикон распахнул незапертую дверь. У Литенкетте свеча была, в другой руке граф сжимал пистолет.
– Вы хотите меня убить? – почти спокойно осведомился Ричард. – Это вам вряд ли поможет.
– Вы хотите сказать, что уже умерли? – Ноймар поставил свечу на стол и поежился. – Охотно верю, иначе чем могилой эту спальню не назовешь.
– У меня что-то случилось с трутом. – Литенкетте прав, здесь не просто зябко, здесь мерзко, и снова этот взгляд! – Если вас не затруднит, зажгите и мою свечу.
Она же горела. Святой Алан, она же вечером горела, а на кувшине с молоком не было плесени…
4
Отец казался молодым, красивым и очень спокойным. В парадном мундире, но без шляпы и плаща, он стоял меж толпившихся у стола зрителей и следил за игрой, знакомо крутя орденскую цепь. Лионель бросил карты на стол и поднялся, не заботясь ни о партнере, ни о лежащем на сукне кошельке. Все это – гостиная в доме Капуль-Гизайлей, знакомые и незнакомые люди, свечи, виноград, золотистые занавеси – было сном и не имело никакого значения. На самом деле он играл не в тонто и не с кем-то, потерявшим имя и лицо, едва Ли встал. В горах Гаунау шла своя игра, которую следовало заканчивать, но именно этого Проэмперадор Севера и не мог.
Лионель прошел сквозь бормочущих безымянных людей, не понимавших, что их нет. Он ненавидел подобные сны, лишенные всякого смысла, не считать же таковым напоминание о том, что он и так никогда не забывал. Отец умер, убит, застрелен Борном. Ничего изменить нельзя, как и помочь, и все же Ли подошел и спросил, как спрашивал десятки раз, прекрасно зная, что это бесполезно и бессмысленно:
– Я могу что-то сделать?
– Благодарю. Нет.
Отец никогда не сказал бы ничего подобного, а вот сам Ли… Он держался именно так, несказанно радуя дядю Горация.
– Как у тебя дела? – спросил отец. Этот вопрос Лионель тоже знал, как и собственный ответ.
– У меня все в порядке. – Да, у него все в порядке. Он бросил обоз с пушками, как ящерица отбрасывает хвост, вывернулся и ушел дорогой, о которой Хайнрих не подумал и которая, к сожалению, вела в горы. Все решили, что догонялкам конец и Северная армия, вырвав для Рудольфа месяц, идет в Торку. Так и будет, если он не найдет способа продолжить игру. – А как ты?
– У меня все в порядке.
Племянник экстерриора, сын и внук маршалов, глава фамилии… Он говорил сам с собой, потому что знал: отца нет. Он вел себя так, словно за ним следили даже во сне. Что бы ни утверждали менторы, льдом может стать не только вода, но и огонь.
– Тебе надо идти?
– Не думаю.
– Мой маршал!.. Мой маршал, прошу меня извинить…
Полная людей и при этом пустая комната исчезает. Сну конец, но лучше бы он очнулся сам. Случайные удачи отучают от упорства.
– В чем дело? – Глаза у Сэц-Алана опухли, русые волосы стояли дыбом. Вот кто точно не хотел, чтобы его будили.
– Капитан Давенпорт со срочным донесением.
– Который час?
– Полчетвертого.
Он проспал два с лишним часа, вполне достаточно. Маршал поднялся с походной койки и хлебнул успевшей выстыть – ночь в горах есть ночь в горах – воды. На душе было муторно, как часто случается после дурных снов, но настроения – это для дам и младших офицеров.
– Пусть заходит. – Похоже, капитан ходил в разведку. Вряд ли один, значит, «фульгаты» либо нашли не нанесенную на карту тропу, либо не нашли нанесенную, а вернее всего, нарвались на очередного «медведя».
– Мой маршал, разрешите доложить.
– Докладывайте. – Капитан при виде командующего радости не испытывал, предпочитая Реддинга, но Реддинг оставлять Давенпорта у себя не захотел. У капитана не оказалось «чутья» не только на начальство, но и на гаунау. Что ж, значит, отправится к Хейлу на первую же вакансию. Ждать вряд ли придется долго.
5
– Вы, кажется, собирались докладывать?
Чарльз стоял перед разбуженным по его настоянию маршалом и злился сразу на Савиньяка, бергерского генерала с его суевериями и себя. Это надо додуматься: вломиться среди ночи к командующему, потому что тебе приснился даже не кошмар, а полная чушь. Именно чушь, сейчас это очевидно.