— Какое счастье, что на суде не присутствует холтийский посланник, — не выдержал Робер. — Барон, я хотел бы засвидетельствовать свое восхищение прекрасной Марианне. Когда она согласится меня принять?
— Сегодня, — восхитился Капуль-Гизайль, — умоляю вас, герцог, сделайте это сегодня. Нам не дано знать, что ждет нас завтра, но к обеду подадут седло барашка. Это такая редкость в наше беспокойное время, не правда ли? Я с таким трудом достал для моих красавиц льняное семя, пришлось перебираться через Данар… И вот там-то я нашел не только семена, но и животную пищу, ведь люди, говоря по чести, немного хищники. Вы не находите?
— Нахожу. — Встреча с Марианной необходима, а повод лучше не придумаешь. — Что ж, барон, я готов послушать морискилл.
— А вы? — Счастливый Капуль-Гизайль повернулся к Карвалю. — Вы, генерал? Вы составите нам компанию?
— Прошу меня простить, — один коротышка церемонно поклонился второму, — но я должен проверить дорогу из Багерлее в Гальтарский дворец. Я не уверен, что цивильная стража приняла все необходимые меры предосторожности. Герцог Окделл еще не имеет надлежащего опыта, а у подсудимого могут найтись тайные сторонники.
— Увы, военный комендант столицы собой не располагает. — Вот только Карваля у Марианны и не хватало. — Барон, вечером я в вашем распоряжении, а сейчас прошу меня извинить. Дела.
3
Дик промчался обходной галереей, на ходу отвечая на приветствия. Знакомых хватало, незнакомых, набивавшихся в друзья, было еще больше, а год назад желающих протянуть руку сыну Эгмонта не набралось бы и десятка. Струсили даже Ариго и Килеан-ур-Ломбах, а вот Савиньяки — нет. Их обязательно нужно вернуть, обязательно…
— Герцог Окделл, — Левий слегка приподнял брови, — вы слишком торопитесь, на лестнице это чревато падением.
— Ваше Высокопреосвященство, я вырос в горах. — Какой же кардинал мелкий, даже ниже Карваля. — Счастлив вас видеть.
— Этому можно верить? — Кардинал улыбнулся и поправил эмалевого голубя. — Признаться, я вам не верю. Преосвященный Оноре полагал, что герцог Окделл не умеет скрывать своих чувств, в этом он не ошибался.
Преосвященный Оноре?! Но ведь он умер, не добравшись до Агариса? Как он мог говорить с Левием?!
— Вы удивлены? — Кардинальская макушка приходилась Дикону под подбородок, но поднимать глаза на собеседника Левий считал излишним. — Мы с епископом принадлежали к одному ордену. Я был против его талигойского визита, но преосвященный вполне мог позаимствовать девиз Окделлов, он поехал и погиб. К счастью, один из спутников Его Преосвященства уцелел, и я его расспросил. Молодой человек не очень умен, но память у него хорошая.
— Ваше Высокопреосвященство, — разговор был странным и неприятным, как и все, что исходило от эсператиста, — мы вынуждены просить прощения. Мы не ожидали вас сегодня и не подготовили соответствующего места.
— А я и не собирался приезжать, — отмахнулся Левий. — Герцог Алва — олларианец, и не мне судить его, но до меня дошло, что здесь прозвучит правда об Октавианской ночи и гибели Оноре. Мой долг — при сем присутствовать, а о месте не тревожьтесь. Я сяду среди ординаров, ведь по меркам Эрнани Святого я и есть агарийский ординар.
— Как скажете, — разговор становился все неприятней и непонятней, — но почему бы вам не сесть в посольском ряду? Там есть свободные места.
— Я не посол, — покачал головой Левий. — Приняв сан кардинала Талигойского и Бергмаркского, я обрел новое отечество. Послы думают о выгоде своих держав, а не о бедах и радостях талигойской. Мне среди них не место, но вас ищет ваш офицер…
— Прошу меня простить, — с невольным облегчением произнес Дикон, — я должен проследить за порядком.
— Надеюсь, вам удастся его сохранить, — наклонил седую голову Левий. — Когда люди становятся толпой, они преступают заветы Создателя, заповедовавшего милосердие и сострадание.
Левий улыбался, но в улыбке проступало что-то недоброе. Оноре смотрел и говорил иначе. Святой Алан, ну почему кардиналом стал не он, а этот седой человечек?
— Второй Доры не будет, — отрезал Ричард, — и второй Октавианской ночи тоже. Ваше Высокопреосвященство может не беспокоиться.
4
— Ваше Величество? — Альдо был не один и был откровенно зол. — Я нужен?
— Входи. — Альдо говорил «ты» друзьям либо наедине, либо злясь на кого-то другого. — Похоже, наши законники не в ладах с законом. Все это, господа, следовало учесть до суда. До, а не во время.
— Ваше Величество, — Кракл, несмотря на пышные одежды, словно бы усох, — я предполагал, что защита станет давить на разницу кодекса Эодани, кодекса Доминика, кодекса Лорио и законов, действующих в Золотых землях ныне. Утром я поделился своей озабоченностью с герцогом Эпинэ…
— Герцог Эпинэ не чиновник, а Первый маршал, — чего-чего, а обрывать прихвостней Альдо научился, — и поделились опасениями вы, когда фитиль уже горел. Ладно, ступайте, нам надо подумать. Вускерд, отправляйтесь к послам, объявите, что мы начнем несколько позже.
— Как мне объяснить задержку? — растерялся экстерриор. — Дипломаты могут не понять…
— А вы скажите так, чтобы поняли. — Альдо сдерживался из последних сил. — Вы экстерриор или конюх? Мне начинает казаться, что последнее. Робер, на столе адвокатская писанина, возьми и прочти. Мэтр-как-его-там расстарался, накатал всем судьям.
— Я прочитаю. — Лист с обращением к Повелителю Молний лежал сверху, под ним оказался такой же, но на имя Тристрама.
«Монсеньор, я обращаюсь к вам как к члену Высокого Суда…» — почерк у адвоката был уверенным и четким, буквы честно складывались в знакомые слова, но письмо казалось написанным по-бакрански. Из пестрящего цитатами и цифрами документа Иноходец более или менее уразумел, что мэтр Инголс настаивает на замене членов суда, являющихся кровными врагами подсудимого, к каковым, по его мнению, относится и Робер Эпинэ. Адвокат витиевато указывал на упразднение императором Лорио Вторым сословия эориев и настаивал на приведении обвинения к протоколам Золотого Договора и каким-то «высочайше не отмененным к началу текущего судебного процесса кодексам», после чего начиналось нечто вовсе неудобочитаемое.
— Все ясно? — Голос сюзерена выудил Робера из словесного студня. — Принесенной вами клятвы, по мнению защиты, мало, мэтр требует нашего личного вмешательства, новых судей и нового следствия с участием представителей всех стран Золотого Договора и кардинала Талигойского и Бергмаркского. Толково требует, надо отдать ему справедливость. Упрекнуть его не в чем, мы велели ему защищать Алву на совесть, но мы исходили из того, что обвинение знает, что делает.
— Ваше Величество, — запротестовал Феншо. — Инголс ничего не оспаривает по существу, он пытается затянуть процесс. Увы, опровергнуть его доводы непросто — обвиняемый и в самом деле повинен в смерти родственников судей.