— Мне вот тоже кое-что представилось, — задумчиво произнес Джеральд. — Вернее, вспомнилось. Дед рассказывал… после победы Малькольм Дангельт был просто вынужден расплатиться по счетам — это потом он потраченное вернул с лихвой, а тогда у него даже свою монету чеканить было не на что… да и не из чего. Золото Доаделлинов стоило дорого… Дангельт начал с того, что обрезал монету Эдмонда, сильно обрезал — едва бунтом дело не кончилось. А взамен Малькольм пустил в ход серебро — много серебра, выше настоящей цены… еще и заявил, что делает это… — Губы короля зло скривились. — "Из неизменной дружбы, кою его величество питает к своим добрым подданным". Вот тогда и пошло присловье — "золото любви на серебро дружбы не меняют".
Оконный эльф, безмолвный свидетель их странного разговора, взирал на них сверху вниз. Плечо его было по-прежнему вздернуто кверху, но уже не столько болезненно, сколько иронически — а то и вовсе нетерпеливо: мол, решайте сами, а я вам не советчик. Темная узкая струйка подсохшей крови на его лице напоминала свежий шрам, и с этим шрамом эльф смотрелся строже, собраннее и старше.
— А нам менять и не придется, — очень просто сказала Бет. — У нас ведь одно только серебро и осталось — а золота нет и не будет.
Ее ладонь, вся в царапинах и заусенцах от вчерашнего свирепого мытья полов, легла на забинтованные пальцы короля.
— Я согласна, Джеральд, — твердо сказала Бет.
Пояс и кольца
Осень. Эйнсли
Лэннион не находил себе места. Он не должен был так говорить с Джеральдом! Не с королем — король еще и не такие горькие слова заслужил! — а именно с Джеральдом. Вспоминая, какие черные водовороты боли и гнева подымались со дна зеленых озер его глаз, Лэннион готов был надавать самому себе пощечин… но сказанное не сделаешь несказанным, как ни казнись. И кто Лэнниона за язык тянул? Недаром в его гербе красуется сохатый, гордо вздымающий увенчанную природным оружием голову… лось, как есть лось! Все, что мог, рогами разнес, острыми копытами истоптал, расхлестал в кровавые ошметки… и что теперь делать прикажете? Прощения просить? За что — за правоту свою? Но какая правота способна перевесить подобное страдание?
А, будь все неладно — неужто Лэннион просто-напросто боится еще раз предстать перед Джеральдом и посмотреть ему в глаза? Что он боится в них увидеть — горе или гнев?
Только мысль о том, что страшиться королевского гнева недостойно, и заставила Лэнниона вернуться в злополучный зал.
Против всех и всяческих ожиданий, Джеральд был непривычно тих, словно поле отгремевшей битвы, покинутое не только воинами, но даже и мародерами. Когда бы не покореженная оконная рама за спиной короля да не перебинтованные пальцы его левой руки, Лэннион мог бы поклясться, что мучительный разговор ему просто-напросто примерещился. Король, не подымая глаз, покрывал быстрыми четкими строчками узкую полоску пергамента. Юный Роберт де Бофорт стоял рядом, чуть расставив ноги и слегка склонив голову к плечу.
— Отправьте это немедленно, Роберт, — велел король, оттиснув на полоске свой перстень. — И сразу же после этого распорядитесь… у вас, я полагаю, найдется все необходимое?
— Разумеется, сир, — сдержанно ответил Роберт, обменявшись с королем улыбками, — дескать, предполагать, что у Берта вдруг не найдется что-то необходимое, по меньшей мере странно. — Тем более что все складывается как нельзя удачнее. Отец Марк как раз перед дождем вернулся из аббатства. Так что и с этой стороны затруднений ожидать не приходится.
— Действительно, удачно, — согласился Джеральд. — Идите, Роберт. Времени в обрез. — Король тепло улыбнулся юноше, вручил ему пергаментную полоску и обернулся. — Слушаю вас, Лэннион.
Лэннион откликнулся не сразу. Он глядел, как Роберт покидает зал, хромая даже сильнее обычного.
— Исключительно достойный юноша, — неловко произнес Лэннион, когда за Робертом затворилась дверь. — Вот уж кто достоин при своем посвящении пышной церемонии, как никто другой.
— Достоин, — согласился король. — Но он ее не получит.
Лэннион так и замер в изумлении.
— Обстоятельства переменились, Одри, — спокойно пояснил Джеральд. — Посвящение произойдет не в Лоумпиане, а здесь, в Эйнсли, как и предполагалось с самого начала. Если вам что-то нужно от меня, потрудитесь изложить это сейчас. Мне как восприемнику тоже следует подготовиться к завтрашней церемонии.
Завтрашней?! Одри едва мог поверить собственным ушам.
— К чему такая спешка, сир? — выдавил он.
— К тому, что Роберт должен приехать в Лоумпиан уже рыцарем, — невозмутимо ответил Джеральд. — Другого выхода у нас просто нет. Всем языки не завяжешь — а у меня и охоты этим заниматься нет, я ведь не Дункан все-таки. Если Роберт появится в столице уже при поясе и шпорах, все будет в порядке — кому какое дело, когда он их получил! А вот если я сделаю это в столице, всенепременно найдется какая-нибудь скотина, которая скажет, что юный Бофорт получил свои шпоры в награду за постельную доблесть королевы!
Надо все-таки отдать Одри Лэнниону должное — смысл сказанного он уяснил довольно быстро: самый ушлый монашек и трижды "Патер ностер" оттарабанить не успел бы.
— Вы невозможны, сир! — ошеломленно выдохнул Лэннион.
— В самом деле? — невозмутимо поинтересовался король.
— И ведь предупреждал меня покойный Меррет! — горестно молвил Одри. — Так прямо и говорил: "Лэннион, как друга вас предупреждаю — будьте с этим сорвиголовой поосторожнее! И не вздумайте заставить его сделать хоть шаг против его воли — не то с него станется отмахать милю бегом вам назло!"
— Не понимаю, что вас не устраивает, Лэннион, — осведомился Джеральд с прежней невозмутимостью. — Не вы ли требовали от меня найти себе королеву? Я ее нашел.
— Но где? — Брови графа сдвинулись. — Нет, я не спорю, леди Бет — исключительно достойная девушка, а Берт так и вовсе чудо во плоти, посланное господом в ответ на мои молитвы… но ведь лорд Джон и леди Элис — совсем другое дело! Бофорты у трона — это же… это… — Лэннион задохнулся, не находя слов.
Джеральд медленно поднял на него взгляд — спокойная ровная зелень, и никаких водоворотов.
— Лэннион, — устало произнес он, — я, и верно разгильдяй… и долгом своим, как вы справедливо заметили, пренебрегаю, дай мне только случай — но кто вам сказал, что я сумасшедший? Не будет никаких Бофортов возле трона, кроме Берта. Лорд Джон и леди Элис останутся в Эйнсли. С собой я забираю только Роберта — ну и Бет, конечно.
— Если вам удастся удержать Бофортов в Эйнсли, — недоверчиво изрек Лэннион, — это будет не проявление монаршей власти, а самое что ни на есть доподлинное чудо господне, до которого даже юному Берту далеко!
— Раз так, Одри, привыкайте к чудесам, — посоветовал король. — Потому что я намерен творить их и впредь. Что поделаешь — Олбария самая дурацкая страна на свете. Здесь по-другому просто нельзя.