Почти невольно она протянула руку к его щеке, и он отпрянул.
— Виктория, — хрипло бросил он. — Я понимаю, события последних часов вызвали у нас эмоциональное смятение, но даже моему терпению есть предел…
— Неужели есть, герр барон? — тихо спросила она, гладя его по лицу.
— Да, — выпалил он, — и перестань называть меня герр барон!
Пронзительно глядя на Викторию, он коснулся ртом ее ладони. Прикосновение было твердым и теплым. Виктория взглянула на него и полураскрыла рот. Барон отпустил ее руку и с неясным возгласом прижался к ее губам. В поцелуе не было нежности, только страстное желание, и Виктория закрыла глаза, прижимаясь к нему всем телом.
Она всегда знала, что в бароне скрыты нетронутые глубины страсти, о которых он вряд ли подозревал. Но сейчас он был на грани, все барьеры сметены тревогой за ее жизнь. Поцелуи становились все крепче и длиннее, вызывая в Виктории восхитительную истому, сменившую прежнее напряжение, и девушка поняла, что находится в опасности…
В конце концов, он настоящий мужчина, и опытный. Нет сомнений, что Софи его дочь, и не важно, если его чувства к жене были чем-то большим, чем сексуальные отношения.
Его жена…
Виктория всхлипнула и вырвалась из рук барона, трясущимися пальцами застегивая пальто. Ее волосы растрепались и пришли в полный беспорядок, а рот болел от его поцелуев. Она почувствовала себя больной и испуганной. Что она за существо, если позволяет любому женатому мужчине заниматься с ней любовью? Что он подумает о запрещенном приеме, который она применила, чтобы возбудить в нем страсть?
Виктория метнула в его сторону смятенный взгляд. Барон с холодной задумчивостью смотрел в ветровое стекло, застегивая парку. Его пепельные волосы взъерошились, когда она зарылась в них пальцами. Казалось нелепым даже вспоминать, на какую жестокую страсть он был только что способен. Сейчас перед ней снова барон фон Райхштейн, и Виктория почувствовала неловкость, словно он уже сожалел о временной потере самоконтроля.
— Итак, фройляйн, — резко сказал барон, — вы узнали, что я несколько отличаюсь от предков. Я способен вести себя безжалостно и безответственно! — Он включил зажигание. — Разумеется, я прошу прощения. Мои действия стали результатом чрезмерных эмоций. У вас есть все основания презирать меня.
Виктория слушала это высказывание и кусала губы, пока не почувствовала вкус крови. Если он может сдерживать свои чувства, она тоже сумеет.
— Не стоит извиняться, герр барон, — осторожно сказал она. — Я… сама привлекла ваше внимание. Впрочем, тут не о чем говорить. Такой… такой случай не считается…
— Genug!
[27]
— Тон барона был свиреп. — Не желаю слышать о так называемом терпимом обществе, в котором вы живете! Я извинился! Если возможно, прошу вас полностью забыть, что произошло!
Лицевые мускулы Виктории одеревенели.
— Да, герр барон, — выдавила она.
Не говоря больше ни слова, он открыл заднюю дверь и позволил Фрицу запрыгнуть внутрь, умело развернулся и быстро поехал к замку.
Уже во дворе замка барон бросил на нее взгляд.
— У нас гостья, — холодно сообщил он. — Друг, которого мы с Софи встретили в Хоффенштейне, Она останется на уик-энд. Если позволите, Мария займется вашим лбом.
Виктория изумленно уставилась на него, отчаянно пытаясь восстановить самообладание. Неожиданное заявление барона заставило ее вспомнить о собственном растрепанном виде — кто бы ни был этот друг, казалось очевидным, что барон вежливо предлагает отправиться на кухню и привести себя в порядок.
Она довольно неуверенно вышла из машины и, закрывая дверь, пошатнулась. Барон немедленно обошел вокруг и поймал ее запястье своими твердыми пальцами.
— С вами все хорошо? — воскликнул он. — Хотите, вызову доктора Циммермана?
Виктория сжала губы, качая головой.
— Я… я буду в порядке. Вы позволите? — неуверенно ответила она, вырвалась и пошатываясь, но целенаправленно зашагала по крытому проходу к кухонной двери.
— Фройляйн! — сердито крикнул он вслед, но Виктория не обернулась.
Пусть использует главный вход! Если гостья ждет его к ужину в большом зале, Виктория не желает встречаться с ней в таком состоянии. К тому же она очень сомневалась, что сможет вообще что-то съесть.
На кухне переговаривались Мария и Софи и при появлении бледной, как привидение, и растрепанной Виктории в изумлении подняли головы.
— Gut Gott!
[28]
— воскликнула старуха. — С вами все в порядке, фройляйн?
Пошатываясь на дрожащих ногах, Виктория с трудом сняла пальто.
— Просто я чувствую себя не очень хорошо, — призналась она. — Мне бы немного посидеть.
— Конечно. — Мария сочувственно помогла девушке дойти до скамьи у камина.
Убедившись, что она устроилась удобно, Мария ушла и вернулась с кувшином теплой воды, которой вымыла лицо пострадавшей.
Виктория покорно подчинялась ее действиям, а рядом крутилась Софи, заинтересованно наблюдая за происходящим любознательными и подозрительными глазами.
— Когда вы пропали, папа так разволновался, — начала она, как только Мария унесла кувшин. — Где вы были?
Виктория устало откинула голову.
— Хельга не отозвалась на мою команду, — сказала она. — Я хотела поймать ее и упала с лыжного склона на Глокенберге.
Глаза Софи расширились.
— Папа вас спас?
— Нет. Я… я уже шла домой, когда встретила твоего отца.
Софи фыркнула:
— Его не было сто лет! Что случилось, когда вы встретились? Вы поссорились? — Ее глаза сверкали злым любопытством, и Виктория вздохнула. Утром Софи казалась вполне доступной, но сейчас вдруг вела себя в обычной манере.
— Мы… мы просто сели в машину и поехали, — наконец сказала Виктория, надеясь, что девочка не будет уточнять. Она чувствовала себя слишком раздерганной, чтобы бесстрастно обсуждать свои чувства. Никогда раньше Виктория не ощущала такой опустошенности.
Софи нахмурилась:
— Я вам не верю. Папа пришел почти через час. Если он нашел вас на пути в замок, почему вас не было так долго?
Виктория вздохнула.
— Хорошо, — глухо сказала она. — Мы… мы поспорили.
Лицо Софи оживилось:
— Кто победил?
— Да никто, — беспомощно крикнула Виктория. — Знаешь, мы не на войне.
Софи сморщила нос:
— Ох, странное дело! Папа оставил фройляйн Шпигель так надолго! Уверена, она положительно вне себя!
Виктория непонимающе посмотрела на девочку.