-Всё и хорошо, - довольно пробормотала она и раскрыла альбом. – Правда, у меня
тут фотографий немного. Начну тебе показывать с самых ранних, которые у меня
сохранились, а потом покажу и самые последние.
Пролистав пару страниц, она указала на групповую фотографию, и я
узнала холл дом, а бабулька начала пояснять, указывая на снимок:
-Это семьдесят шестой год, ноябрьские праздники. Вареньке тогда исполнилось
семь лет. Вот она. А это её мама – Арина Наумовна. Женщина необыкновенной
доброты. К ней тянулся весь дом. Она всегда помогала, могла утешить. Даже я
находила успокоение в общении с ней… У меня тогда несчастье приключилось, муж
первый погиб, отец моего сыночка Игната, и казалось, что жизнь окончена…
Ариночка стала моей опорой, хотя и была младше меня на восемь лет, - в глазах
Серафимы Павловны мелькнула боль, и у меня вдруг кольнуло сердце.
-Мне жаль, - пробормотала я, не зная, как ещё выразить свою печаль, что этой
милой бабульке пришлось такое пережить.
-И мне жаль… Но не того, что я пережила, а того, что когда я могла помочь и
позже беда приключилась с Ариной, я не сделала этого… Просто не подумала, что
ей нужна помочь… Она не просила, и просто тихо уехала из дома, а я всё
собиралась проведать её, чтобы поддержать, но как-то времени не находилось…
Домашние хлопоты, воспитание сына – всё это забирало много времени и я
так и не выбралась её проведать… А ведь возможно, не останься она тогда в одиночестве,
не сделала бы с собой такого…
Помня боль Вари от потери мамы, я почувствовала, как в горле
образовался ком, а на глаза навернулись слёзы. И хотя я совсем не помнила самой
Вариной мамы, но в душе сохранилось ощущение какой-то доброты и света, которые,
мне казалось, исходили от неё.
Смахнув украдкой слезу, я взяла бабульку за руку и тихо
прошептала:
-Вы не виноваты. Это я… То есть Варя… Она переехала жить к отцу, и мама не
выдержала одиночества. Останься дочь с ней, ничего бы этого не случилось.
-Нет, Варенька была хорошей девочкой и ни в чём не виновата, - Серафима
Павловна моментально напряглась и неодобрительно посмотрела на меня, но уже
через мгновение стушевалась и с раскаянием посмотрела на меня. – Не вини
девочку, ей тоже пришлось горя хлебнуть… Но сейчас не об этом… В семьдесят
шестом ещё всё складывалось хорошо… Вернее, как потом оказалось, мы так думали.
Трагедия ведь случилась в восемьдесят втором, и мы узнали, что у Василия
Зиновьевича и молодуха есть, и сын уже прижит от неё… Хм, а ведь получается,
что когда сделали эту фотографию, бабёнка то эта молодая, Лидка, уже блюхая
ходила, - старушка нахмурилась, о чём-то думая, а потом неодобрительно закивала
головой. – Вот же стервец! У Эмильчика день рождения в июне, а значит, в ноябре
она уже беременная была!
Быстро произведя подсчёты, мы обе принялись с удвоенным интересом
рассматривать фотографию. «Получается, что улыбающийся здесь отец Вари уже
тогда обманывал всю семью? Эта его радушная улыбка, полный любви взгляд,
обращённый на Арину Наумовну, всё это фальшь?» - подумала я, рассматривая
снимок, и ощутила омерзение. «Подлец! Он уже на тот момент путался с той
шлюхой, и лицемерил!». Чувство ненависти к бывшему отцу возросло и меня
передёрнуло.
Бабулька продолжила листать альбом и указывать на фотографии,
сопровождая их комментариями, и я с интересом рассматривала их, отмечая
изменения в Варваре, а в душе поселилась боль за девочку и её мать. Чем больше
я про них узнавала, тем тяжелее становилось. И мать Вари, и она сама, судя по
всему, были любимицами если не всего дома, то Серафимы Павловны точно, и в душе
поселилась тоска и чувство безвозвратной потери дорого и любимого человека.
-А вот это уже последние фотографии, - с грустью произнесла старушка и указала
на очередной снимок. – Это девятое мая. Мы тогда сначала концерт устроили в
холле дома, а потом выехали за город. Василий Зиновьевич уже перевёз Лидку с
Эмильчиком в дом, и Варенька переселилась от мамы сюда. Два месяца прошло после
развода родителей и здесь девочка уже сама на себя не похожа… Бедный ребёнок.
Она даже играть на скрипке и участвовать в постановках отказалась… Лидка её
вечно шпыняла и пыталась побольнее уколоть, а Василий Зиновьевич всё не замечал
этого, не верил… Эх, такую девочку сгубили… Красавицей бы выросла…
По щеке Серафимы Павловны потекла слеза и, не выдержав, я тоже
расплакалась, глядя на снимок. Девочка на самом деле была красивой – высокой,
худощавая, светловолосой, с длинной косой, а больше всего привлекали взгляд её
зелёные глаза. В них читалась и доброта, и боль, и страх, и какая-то детская
растерянность. Хотелось прижать её к себе и хоть как-то успокоить, пообещать,
что всё будет хорошо. «Только ведь у Вари ничего хорошо впереди уже не
предвиделось. А вернее, вообще ничего не было» - с тоской подумала я.
-Я даже подумывала, что мой Игнатушка женится на Вареньке, когда та вырастит… Я
сыночка ведь поздно родила, в двадцать семь… У него восемьдесят первый и второй
года выдались тяжёлыми, - тем временем с грустью продолжила
Серафима Павловна. – По молодости связался с одной профурсеткой, а она и
забеременела, родила Ростика, а потом хвостом крутану и сбежала осваивать
Дальний Восток. Мой мальчик тогда сам не свой ходил и в том момент он
впервые заметил Вареньку. Ему исполнилось двадцать, Ростику почти два, а Варюше
тринадцать, и она часто забегала к нам в гости понянчиться с Ростиком… Я
думала, что когда она вырастит, то станем мне невесткой, а внучку моему
мачехой… Игнатушка так на Вареньку смотрел… И Ростик к ней тянулся… Но не
сложилось… Умерла бедная девочка. Не выдержала всего… А мой сынок больше так
никого в свое сердце и не пустил…
Не сдерживая уже себя, я разревелась, оплакивая неудавшуюся жизнь
Вари, и не могла остановиться. «Капец! Я могла бы сейчас быть невесткой
Серафимы Павловны, а её злой и холодный внук, мог быть моим пасынком, да и
своих детей у меня имелось бы не меньше двух, а то и трёх. Бедная Варя. А
сколько жизней поломалось после её смерти!».
Закрыв лицо руками, чтобы скрыть слёзы, я вдруг представила себе
счастливую и долгую жизнь Вари, и в душе разлилась горечь.
-Катя, кто ты? – неожиданно спросила старушка. – Ты так переживаешь все события
тех лет… Интересуешься жизнь людей, которые родились задолго до тебя… Да и я,
когда встретила тебя что-то почувствовала… даже не знаю что… Как будто я тебя
знаю очень давно и ты родной мне человек… Почему? – она на секунду задумалась.
- А знаешь, есть в те что-то от Вари, какой она стала перед смертью… Ты
на неё чем-то похоже, но не внешне… В глазах, в характере чувствуется что-то
схожее…
Я ощутила прикосновение к своей руке, и мне стало ещё больнее.
Боль уже зашкаливала и рвала сердце, и чтобы хоть как-то защититься и закрыться
от жалости Серафимы Павловны, которая сквозила в каждом слове, я
поступила как всегда, а именно холодно и зло пробормотала, чтобы отвадить от
себя человека:
-Нет, я не Варя! Я злобное, чёрствое, мстительное и подлое существо, не знающее
жалости к людям и ненавидящее всех вокруг! Варя умерла в тот момент, когда
узнала о предательстве отца! Я другая и никогда не буду той милой и доброй
девочкой! Я Катя… Катя Абрашкина, а скоро опять стану Катей Благиной! Я
родилась тридцать первого мая восемьдесят третьего, и я ни капли не похожа на
Варю!
-Да, ты не Варя, - бабульку нисколько не испугал мой тон. – Но ты переживаешь
то, что когда-то пережила та девочка, и в этот раз я не буду делать вид, что
всё хорошо… Не останусь в стороне, надеясь, что время расставит всё по своим
местам и всё утрясётся… За твоей показной злобностью и чёрствостью я вижу
испуганную девочку, потерявшую ориентир в жизни и не знающую, как жить…
Когда-то я видела всё это в глазах Вари и не помогла ей… Ни её матери… Больше я
не совершу таких ошибок…