От Бакстер разило пивом и сигаретами. На губах у нее была ярко-красная помада, и вообще она явно переусердствовала с макияжем и тушью для ресниц. Улыбаясь, она флиртовала с Купом и вообще вела себя так, словно все вокруг пришли на шикарную вечеринку.
— Где вы живете, Мишель? — поинтересовалась Дарби.
— Прямо тут. — Бакстер махнула рукой на многоквартирный дом у себя за спиной. — Хотите пива или еще чего-нибудь?
— Нет, спасибо. А мы можем поговорить наверху?
— Конечно, почему нет?
Женщина погасила сигарету и стала подниматься по ступенькам.
Куп повернулся к Дарби и заявил:
— Дай мне самому побеседовать с ней. Ты же знаешь законы Чарльстауна — никто не станет сотрудничать с полицией. А я живу здесь, и, может быть, мне удастся заставить ее заговорить.
— Единственное, чего хочет эта женщина, Куп, так это затащить тебя в постель. Кроме того, она пригласила нас обоих. Думаю, со мной она станет разговаривать.
На лестнице воняло кошачьей мочой и табачным дымом. Откуда-то доносилась мелодия «Роллинг стоунз» «Укрой меня». Поднимаясь по ступенькам, Бакстер покачнулась.
— Эй, — сказал Куп, взяв ее под руку, — давай-ка я помогу тебе.
— Господи, ты просто душка! — Она поцеловала его в щеку, перепачкав губной помадой, и, хихикая, обернулась к Дарби. — Какой он сексуальный, верно?
— Прямо герой-любовник, — отозвалась Дарби.
В квартире Мишель на пятом этаже оказались поцарапанный паркетный пол и разнокалиберная мебель, пожертвованная Армией спасения. Кухонный столик и все рабочие поверхности были завалены бумагами, журналами, обертками от вермишели быстрого приготовления «рамен» и пустыми банками из-под содовой.
Бакстер захотела покурить, потому отвела их на балкон. Внизу на улице плескалось море сине-белых огней. Район не спал, и Дарби видела любопытные лица, прильнувшие к окнам.
Куп закрыл раздвижную стеклянную дверь и, скрестив руки на груди, привалился к стене. Хозяйка уселась на пластиковый стул для пикника, положила босые ноги на перила и закурила сигарету. Дарби присела на балконное ограждение, держась за него обеими руками.
Мишель Бакстер запрокинула голову и выпустила длинную струйку дыма в сырой и влажный воздух. Синеватые колечки зацепились за трусики и бюстгальтеры, висящие на бельевой веревке над ее головой, и растаяли.
— Человек, с которым вы недавно разговаривали, одетый в серый пиджак от костюма… — начала Дарби. — Вы сказали нам, что он полицейский.
— Верно, — согласилась Бакстер, смахивая упавшую на лоб челку крашеных светлых волос. Глаза у нее остекленели от выпитого и покраснели. — Он помахал у меня перед носом своим значком и всем прочим.
— Под «всем прочим» вы имеете в виду, что видели и его удостоверение личности?
— Нет, только значок.
— Как его зовут?
— Не знаю. Он не представился. Некоторые люди начисто лишены хороших манер, вы не находите? — Бакстер улыбнулась, но глаза ее оставались мертвыми. — Вы сами отсюда?
— Я выросла в Белхэме.
— Это не Чарльстаун.
— Знаю.
— Здесь все по-другому.
— То есть?
— Ну… просто по-другому. — Бакстер сделала длинную затяжку. — Я читала о вас в газетах, когда вы поймали того психа, который издевался над женщинами в своем подвале. Вы вроде как доктор. А лекарства и прочее дерьмо вы можете выписывать?
— Я доктор другого рода.
— Плохо. Так какой, вы говорите, вы доктор?
— У меня докторская степень по поведению преступников.
— Ага. Это объясняет, почему вы с ним.
Бакстер кивнула на Купа.
Дарби улыбнулась.
— Я часто вижу вас вдвоем, — продолжала женщина. — Вы, ребята, спите вместе или просто совмещаете приятное с полезным?
В разговор вмешался Куп.
— У Дарби другие запросы.
— Это действительно так, — согласилась Дарби. — Мишель, давайте вернемся к тому копу, с которым вы разговаривали. Когда он показал вам свой значок, как он выглядел?
— А как еще может выглядеть значок? Совсем как тот, что прицеплен к вашему поясу.
— Опишите мне его.
— Ну, такой весь из себя золотой. Блестящий. На нем было написано «Полиция Бостона».
— О чем он хотел с вами поговорить?
— Он хотел знать, не видела ли я, как кто-нибудь входил и выходил из дома Кевина Рейнольдса.
Дарби ждала продолжения. Но женщина молчала, и она спросила:
— И что вы ему сказали?
— Я сказала ему, что ничего не видела, — заявила Бак-стер, — и это правда.
— А почему он вообще обратился к вам?
— Не понимаю.
— Почему он выбрал именно вас?
Бакстер пожала плечами. Глаза у нее затуманились, и она спряталась в своем убежище, в котором, вероятно, провела большую часть жизни — в месте за укрепленными стенами и запертыми дверьми, где никто не мог до нее добраться.
— Дарби, — вмешался Куп, — ты не оставишь нас одних на минутку?
— Ей незачем уходить, — отмахнулась Бакстер. — Все равно я не скажу тебе ничего такого, чего нельзя было бы сказать при ней. То, что ты живешь здесь, Куп, не меняет того факта, что ты коп. — Она медленно повернула к нему голову. В глазах у нее по-прежнему было то же самое мертвое выражение. — У тебя, как всегда, все легко и просто, верно?
Дарби поинтересовалась:
— И что это должно означать?
— Ничего. — Бакстер взглянула на свои часики. — Давайте заканчивать нашу вечеринку, а? У меня больше нет сил. Я провела на ногах всю ночь.
— Не думал, что «Уол-Март» работает допоздна, — заметил Куп.
— Ох, не начинай, Куп, ладно?
— Ты ушла сама или тебя опять выгнали?
— Мне пришлось уйти, — ответила Бакстер. — Все, кто там работает, no hablo ingles
[15]
. А поскольку я не говорю по-испански, то и предпочла свалить, пока не поздно.
— И что, ты опять вернулась в стриптиз?
— Ступай домой, Куп. Я слишком стара и слишком устала, чтобы выслушивать твои душеспасительные речи. А еще лучше — обрати их на себя.
— Было приятно повидаться с тобой, Мишель. Береги себя. Он взглянул на Дарби и кивнул головой в сторону двери.
— Мишель, — не сдвинулась с места Дарби, — человек, с которым вы разговаривали, — не полицейский.
— Тогда почему он носит значок?
— Он прикидывается копом.