В конце концов, не добившись правды в
кабинетах у начальства, любой бы человек объявил голодовку, разбил палатку у
входа в здание правительства Московской области, водрузил рядом плакат, типа:
«Чиновники – воры, отняли жилье у ветерана», и добился бы своего. Но Андрей
Архипович не был бойцом, все бытовые проблемы ранее решала Нюра, муж только
рассуждал на умные темы и давал жене советы. Поэтому сейчас Кутякин живет в
избушке рядом с бытовкой строителей, он даже сумел найти некую выгоду в своем
нынешнем положении.
– За свет я не плачу, – деловито
объяснял Андрей Архипович, – мне рабочие провод бросили, от линии. Вот
газа нет, но и на керосинке можно кашу варить, а мыться я в баню хожу, в
Овсянкино.
– Какое безобразие, – пришла я в
негодование, выслушав его историю, – вас попросту обманули! Вернусь в
город и попробую вам помочь, у меня есть друзья среди журналистов!
– Спасибо, конечно, – кивнул Андрей
Архипович, – только отсюда уезжать не хочется, здесь могилка Нюры,
недалеко, на кладбище в Овсянкине. Это местечко никогда не снесут, там зона для
преступниц, женщины срок сидят. Многие овсянкинцы в лагере работают, у них и
магазин, и церковь, и клуб есть. Мне б туда перебраться, только никто не
пустит, отправят в Юрск, а он запредельно далеко. И как мне с Нюрой тогда
видеться? Раз в году только соберусь. Нет, уж лучше тут.
– Что же с вами будет, когда построят
поселок? – осторожно спросила я.
Андрей Архипович погладил свою бороду.
– Ну так сразу он не образуется, года
два-три небось пройдет. Может, уж к тому времени я вместе с Нюрой окажусь, а
коли суждено будет еще землю топтать, тут и останусь. Я никому не помеха, ведь
правда? Живу в избушке, к богатым людям не полезу.
Голубые, простодушные глаза Кутякина
уставились на меня. Я поежилась, ну как сообщить этому состарившемуся, но так и
не успевшему повзрослеть ребенку правду: обеспеченные граждане, пожелавшие
приобрести дом в лесу, подальше от любопытных глаз, никогда не потерпят около
въезда в элитный поселок избушку-развалюшку с бомжеватого вида старичком. Да
Кутякина просто пристрелят, чтобы не путался под ногами.
– Ну и как вам моя история? – вдруг
спросил Андрей Архипович.
Я опять вздохнула, интересно, конечно, какие
коленца выделывает чужая судьба, но, увы, мне это повествование ничем не
помогло!
Кутякин внимательно посмотрел на меня и
продолжил:
– Следовательно, вы не знаете, что за
тайна была у Луизы?
– Вы с ней были знакомы?
Андрей Архипович усмехнулся в бороду:
– Наш с женой дом стоит на прежнем месте,
справа Малова обитала, слева Луиза, Раиса и их мать, та два раза замуж
выходила. Все очень прилично, достойная женщина, директором школы состояла.
Луиза с Ириной крепко дружили, я еще застал их до того, как они в город
подались.
Ну а потом жизнь всех разметала. Луиза в город
уехала вслед за Ирой Маловой, та первой на учебу подалась, но затем, правда,
вернулась и вновь в Веревкине осела, ее тут уважали, работящая женщина, все
было – и огород, и дом, и скотина. Ее даже не осудили, когда она ребенка
незнамо от кого родила, поговаривали, что у Ирины в Москве любовник есть, вроде
девочка от него, дескать, и имя мужчина сам ей придумал, очень уж оно
заковыристое, не нашенское. Я его и произнести не могу! Вер… бер… лим… дер…
Господь с ним! Да и одета девочка всегда была хорошо, не по-колхозному, Ирина
ее баловала. Раз в месяц в столицу каталась и назад с полными руками
возвращалась: игрушки, платья, сладости. Вот оттого наши бабы и считали, что
она любовника-москвича имеет. Только, я думаю, дело иначе обстояло. Луиза
подруге помогала, она ей ближе сестры была, да… вот так… вот так… Что же
касается чужой тайны, то… э… э…
Андрей Архипович замялся, потом закашлялся,
завздыхал и наконец решился:
– Понимаете, мадам, я человек с
принципами, хоть и любил поднять рюмочку, но подлым не был. Не секрет, что
многие пьющие люди за деньги готовы на все… Вам понятен ход моих рассуждений?
– Более чем, – кивнула я.
– Никогда не умел биться за свои
права, – продолжал Андрей Архипович.
Я окинула взглядом избушку, да уж, последнее
заявление бывшего актера соответствует действительности. Сначала он потерял
комнату в московской квартире и смирился с переездом в Веревкино, потом не стал
ругаться с застройщиками коттеджного поселка и снова проиграл.
– Я не способен заниматься продажей чужих
тайн, – говорил тем временем Кутякин, – но есть у меня мечта, пока не
осуществимая. Понимаете, мадам, я не сумел купить своей жене шубу, не свозил на
курорт, не одел ее, даже в театр ни разу не сводил, мы из Веревкина в Москву не
ездили. Вот я и решил поставить Нюре памятник, настоящий, из камня, а не
фанерную пирамидку. Сходил в мастерскую, они меня заверили, что дело плевое,
любое надгробие соорудят, шельмецы, в одночасье, только деньги плати, даже счет
составили. Вот!
Кутякин взял с подоконника бумажку и протянул
мне.
– Видите цифру?
– Да.
– И откуда мне такие средства взять?
Я молча смотрела на калькуляцию, конечно, под
словом «Итого» стоят не копейки, однако стабильно работающий человек вполне
способен поднапрячься и скопить нужную сумму, но побирающемуся по помойкам
Андрею Архиповичу нечего и думать об установке монумента.
– Так вот, цена дана обычная, понимаете?
– Нет.
– Здесь калькуляция на само надгробие и
на решетку, кованую ограду с вензелями, – принялся объяснять
Кутякин, – чудесная вещь, с железными цветами. На плиту я средства имею,
получил их от… Впрочем, вас это не должно интересовать, где я рублики раздобыл.
Но та, что помочь мне согласилась с памятником, на ограду средств не нашла. Я
был рад и надгробию, думал, потом как-нибудь и изгородь получится, а тут вы,
мадам!
Вы писательница, – продолжал
Кутякин, – значит, человек богатый. Я обладаю очень нужной для вас информацией,
а вы имеете столь необходимые для увековечивания Нюриной памяти деньги.
Следовательно… Понимаете?
– Вы хотите продать мне сведения? За
ограду?
– Именно так, – закивал
Кутякин, – но, опасаясь самого себя, я попрошу вас поступить таким
образом: оплатите счет, и бригада примется за работу.