--Сама себя успокаиваешь?
--Ты хорошо меня знаешь, Ив.
Здесь нас не должна была подстерегать никакая
опасность. Следуя точно по карте, нарисованной жрецом, мы уверенно продвигались
вперед. Судя по ней же, подземелье не имело замысловатых и загадочных
лабиринтов. Одно только обстоятельство меня настораживало: если эти тоннели
прорыли чудики, то как они сумели так близко подойти к Сердцу Земли?
Поинтересуюсь у Сыча, если он мне, конечно, расскажет...
Не из-за Иверлин вовсе, находящейся на седьмом
месяце беременности, а из-за Беса нам приходилось достаточно часто делать
остановки, передышки и привалы. Мне и самой было тяжело идти по камням под
капелью, капающей с потолка, но Ив держалась мужественно и стойко. О Бесе же я
умолчу. К его стонам жалобам и причитаньям за время нашего пути привыкла даже
Иверлин.
Я не смогла не остановиться возле того самого
тоннеля, что вел к Сердцу Земли. Ничего в нем не было примечательного или
необычного.
--Это тот самый?--спросила Ив, догнав меня и
тоже остановившись.
--Иногда мне хотелось бы..,--продолжила я вслух
свою мысль, но, опомнившись, смолкла.
--Что?--не поняла подруга.
--Ничего... Тебе известно, что там?
--Сердце Земли. Идем поскорее. Жутковато здесь.
--Идем.
Нам приходилось делать и довольно длительные
привалы, чтоб поспать. Ив, видимо очень утомлялась, раз ей удавалось все же
заснуть на этих камнях. Мне же не спалось от тех мыслей, что роились в голове.
Я сидела и наблюдала за тем, как спит моя подруга и как забавно шевелится ее
живот, да время от времени толкала Беса, чтоб он не храпел. Слишком многое было
для меня непонятным и необъяснимым, слишком много информации, которая не
складывалась в единую картину... Подождать пока сложится само собой и не
мучаться догадками,--пыталась я заставить себя. Но напрасно. Как только я
забывала об этой своей установке, тревожные думы снова меня обступали со всех
сторон. А они были страшней даже тех теней, что отбрасывало на стены подземелья
пламя факела.
Не слишком хорошо владеющей картографией, мне
непросто было ориентироваться в подземелье, где никаких запоминающихся
ориентиров особенно и не было. На определенном этапе пути мы свернули в нужный
нам тоннель, а далее надо было только идти, запоминая ходы и ответвления, чтоб
снова повернуть туда, куда надо. У меня не было ни часов, ни какого другого
хронометра, чтоб определить, сколько времени длиться наш поход, но где-то
приблизительно на пятый день пути, так мне казалось по своим ощущениям, нам
встретился один чудик. Он сказал нам, что мы идем правильно, и обрисовал
дальнейший путь к пещере Сыча уже более подробно. Я даже не предполагала, что в
подземелье, где кругом только земля, камни, да сырость можно было отыскать
такие разнообразные приметы.
Каким-то образом Сыч узнал о нашем приближении
и вышел нас встречать. Вероятнее всего в этих самых пещерах имелись и другие
ходы, не обозначенные на самодельной карте Абариса. По этим-то ходам, вероятно,
до Сыча и долетела весть о нашем приближении. Он встретил нас радушно, весь его
клан обступил нас, приветствуя и гогоча. Один из чудиков принял у меня из рук, обессилевшего
Беса.
--Его только покормить нужно как следует и он
оживет,--пояснила я.--Пять дней питался сухим пайком, бедняга.
Странно, но, отдавая божка, я вдруг ощутила
какую-то чуть ли не материнскую жалость к нему. Надо же привязалась к этому проныре
и подхалиму!
--Вам нужно на свежий воздух,--сказал Сыч,
покосившись на беременную Ив.
--Еще как нужно, Сыч! Проводи нас скорее!
Иверлин слишком утомилась. Я предложила ей для
начала отдохнуть, и лишь потом уже идти к Заварзузе.
--Только не расстраивайся, если Тейу не узнает
тебя сразу. Сама понимаешь, когда вы уезжали, ему было только два года. Водяной
с кикиморой заменяли ему родителей.
--А ты?
--Ну... и я тоже. Насколько могла...
--Обещай мне кое-что,--попросила она,
поддерживая свой живот.
--Я постараюсь, честное слово, вернуть Ю-Ю. Все
будет хорошо...
К Заварзузе Иверлин пришлось отправиться одной.
Здесь в Дремучем Лесу ей совершенно ничего не нужно было опасаться, потому я и
отпустила ее с легкостью. А меня попросил задержаться мастер Сыч. Он сказал,
что у него есть для меня важные новости.
Я расположилась на травянистом бугорке возле
входа в пещеру Сыча, протянула уставшие ноги, скинула ненецкую куртку,
прислонилась утомленно к дереву. Никакие важные новости из Дремучего Мира не
могли перекрыть своей важностью те события, что происходили сейчас в
Гиперборее.
--Что за новости?--спросила я его, прикрыв
глаза от солнца.--Что новенького в Дремучем Мире?
--Это новости не отсюда. Из мира людей пришли
вести,--ответил мастер.
Я открыла глаза и сменила положение. Какой-то
холодок пробежал по спине. Выпрямившись, я внимательно посмотрела на Сыча.
Дурные предчувствия не замедлили явиться.
--Что случилось?
--Яр при смерти. Хочет тебя видеть...
Я никогда не думала о том, что он может
умереть. Никогда... Мой единственный родной человек, единственный среди тех,
кто знает мою тайну. Тринадцать лет назад он стал смертным, стал им из-за меня.
И теперь он умирает. Я знала, что рано или поздно это должно случиться. Знала,
но не хотела в это верить не хотела об этом задумываться. Я подходила к его
дому, сжимаясь от страха при мысли о том, что могу не застать его живым. В
глазах стояли слезы.
--Вы ведь были друзьями?--спросила я Сыча перед
тем, как отправиться в Мир Людей.
--Мы и сейчас держим связь,--ответил Мастер.--
Три дня назад он прислал ко мне вестника. Он просил разыскать тебя.
--Сыч, я должна вернуться в Гиперборею. Я уже
не твоя хозяйка, но, пожалуйста, выполни мою просьбу. Мне понадобиться меч.
Свой я оставила дома.
--Все сделаю. Не сомневайся...
Яр лежал в постели. Я не могла узнать его: от
прежнего богатыря не осталось и следа. Он заметил меня, и затуманенные глаза
его на мгновенье прояснились. Он даже сделал попытку улыбнуться.
--Я не хотел так умереть, лежа на старческом
ложе.
--Я знаю, ты мечтал погибнуть на поле брани.
--Да.
--Что с тобой случилось?
--Сколько мне лет, помнишь?
--Ты и сам уже точно не сможешь припомнить,
сколько.
--Я умираю, потому что пришел мой срок. Я и так
слишком задержался на этом свете.
Я изо всех сил старалась сдержать слезы. До
того, как я увидела его, во мне теплилась надежда на то, что это всего лишь
болезнь, что Яр поправиться и снова встанет на ноги. Но теперь я все ясно
видела: на его бледном осунувшемся лице слишком отчетливо проявлялась печать
смерти. Она уже пометила его.