Только тогда Ники поняла, как похорошела ее подруга за те годы, что они не виделись. Вместо худощавой, хотя и гибкой, как ветка ивы, школьницы в холле стояла статная красивая молодая девушка.
Она по-прежнему оставалась стройной, только чуточку округлилась, шея грациозно изогнулась. Зеленые глаза, особенно заметные на чистой, цвета персика коже, оттеняли длинные ресницы. Небольшие груди выглядели упругими и соблазнительными, что не ускользнуло от внимания Томаса — Мы едем по магазинам, — сказала Ники, чтобы разрядить, как ей казалось, некоторую неловкость. — Если хочешь, поехали с нами.
Мишель перевела взгляд с Томаса на Николь, с Николь на Томаса.
— Извините за несдержанность. Мне следовало быть вежливее. Надеюсь, вы не думаете, что я всегда так резка на язык.
— Обычно она так застенчива, — с лукавыми искрами в глазах объяснила за подругу Ники.
— Друзья на то и друзья, чтобы откровенно говорить друг с другом, — сказал Томас, добавив:
— Мы были бы рады, если бы вы согласились нас сопровождать.
— Я не хочу обременять вас.
— Нет, нет, ни в коем случае, — заверил ее Томас. — Сперва мы отправимся на Шартр-стрит, затем пообедаем в «Маленьком Трианоне» у сквера.
— У тебя, кажется, были неотложные дела? — поддел его Франсуа с еле скрываемой улыбкой.
— Ничего подобного. Мне как раз нужно отдохнуть.
Весь день они бродили по улицам и магазинам. По настоянию Франсуа Ники заказала несколько новых туалетов: из саржи, шерстяной ткани, а также зеленый бархатный костюм для верховой езды, хотя было маловероятно, что он может здесь понадобиться.
Франсуа не настаивал, чтобы она купила еще и бальное платье, как ее уговаривала продавщица. Ясно было, что Алекс не будет брать свою любовницу на предстоящие празднества.
Они оба знали об этом.
Хотя это отчасти испортило настроение Николь, она вполне насладилась изысканным обедом, а затем выбрала для спальни кое-какую антикварную мебель, включая и гардероб розового дерева. Для занавесок, которые должна была сшить Бетси, она подобрала ситец бледно-персикового цвета, купив такой же материал для покрывала и балдахина над массивной кроватью с четырьмя столбиками.
Комната будет просто прелестной. Ники даже вздохнула, думая, каким недолгим будет там ее пребывание.
Между Мишель и Томасом сразу же установились самые милые отношения. Николь было любопытно, каким образом ее подруга ускользнула от бдительного ока тети, однако спрашивать об этом она не стала. Обе они стали уже взрослыми женщинами. С той лишь разницей, что Мишель сохранила девственность для своего будущего мужа.
— Кажется, я вижу знакомого, — прервал ее мысли негромкий голос Франсуа. — Вы извините меня?
— Да, конечно.
Он вошел в модный галантерейный магазин для мужчин.
Пока Мишель и Томас оживленно беседовали, Ники шла по улице, разглядывая витрины. Через стекло она вдруг увидела Франсуа, который увлеченно беседовал с красивым, изысканно бледным молодым человеком своего возраста.
Он был высокий, как и Франсуа, но более худощавый. На лице с высокими скулами и четко очерченными губами витала улыбка, которую так и хотелось назвать соблазнительной. А двигался он так изящно, словно парил. Видимо, слова Франсуа вызвали у него румянец. Франсуа коснулся его щеки, и молодой человек перехватил его за руку. В этом движении Ники почудилось что-то неестественное.
Ники почувствовала себя невольной свидетельницей интимного свидания двух людей, которых соединяет что-то более глубокое, чем дружба и даже чем любовь.
Кровь отлила от лица Николь. Не веря своим глазам, она вновь глянула через витрину, и в этот миг Франсуа поднял глаза. Их взгляды на мгновение встретились.
Она возвратилась к Мишель и Томасу совершенно потрясенная. Ей было мало известно о любви между мужчинами. По большей части все это были слухи о неких запретных страстях.
Но что-то подсказывало ей, что Франсуа из породы именно таких мужчин, приверженцев однополой любви.
Он возвратился такой же бледный и потрясенный, как и она.
— Жан-Пьер — мой старый школьный друг, — объяснил он, тщательно избегая ее взгляда.
Они подошли к дому, где теперь жила Николь. Он быстро простился и ушел, явно расстроенный. Нехотя ушел Томас, предварительно получив согласие навестить Мишель в доме тети. Девушки остались одни.
— Он тебе понравился? — спросила Ники, когда они уселись на диван.
— Да, обаятельный молодой человек. И такой красивый! — Мишель закатила свои хорошенькие зеленые глазки.
— Мне он тоже нравится.
Мишель стянула перчатки.
— Я рада, что встретилась с ним, но пришла прежде всего для того, чтобы повидаться с тобой. О тебе рассказывают столько всякого… Я не верю, что все это может быть правдой.
— Что же ты слышала?
— Тетушка говорит, что ты собственность Александра дю Вильера. Что ты его служанка по контракту, который он перекупил. По ее словам, все во Французском квартале знают, что он выкупил тебя из тюрьмы за огромную сумму денег. Я считаю, что месье дю Вильер только хотел тебе помочь. Ведь он и твой отец были друзьями.
Ники принялась расхаживать перед камином. Отныне ей нечего было скрывать, незачем лгать.
— Алекс и в самом деле помог мне. Во многих отношениях он был добр.
— Во многих отношениях?
— Это долгая история, Мишель, достаточно сказать, что прошло очень много времени, прежде чем я стала ему доверять.
В конце концов он все-таки завоевал мое доверие. Я думаю, он искренне привязан ко мне. Я… я позволила себе увлечься им…
Совершила поступки… о которых теперь сожалею… С тех пор я обнаружила, что ошибалась в его намерениях… — Этими словами она и ограничилась. Пусть Мишель сама делает свои выводы.
— Боже мой! — шепнула та по-французски.
— Я думала, что люблю его, — тихо сказала Ники, всей душой надеясь, что подруга поймет ее правильно.
— А теперь?
Вздохнув, Ники остановилась и села на диван.
— А теперь я сама не знаю, что чувствую.
— Но неужели, если бы ты его попросила, он не расторг бы твой контракт?
— Он не хочет этого.
— Но почему? Его отец непременно так поступил бы, я думаю.
Ники повернулась к ней лицом.
— Я задавала себе этот вопрос тысячу раз. Я не знаю почему. — «Потому что он хочет меня. Потому что владеет мной, а Алекс никогда не отдает того, чем владеет». И все же Алекс — человек достаточно добрый, он не ставит своего счастья выше счастья других. То, что она ему принадлежит, еще не ответ на вопрос. Но какой еще другой ответ может быть?