Доминику показалось, что смех его отца эхом отозвался в этой спальне, так, будто старый маркиз стоял в дверях. Заклиная видение исчезнуть, Доминик снова и снова входил в Кэтрин, он видел, что она достигла своего пика, и теперь делал все, чтобы достичь своего.
Но словно назло плоть его спазматически сжалась, не давая излиться семени. Мускулы готовы были лопнуть от нечеловеческого напряжения. Кровь и плоть находились в войне друг с другом и с его волей. Доведенный почти до неистовства в неутолимом желании, он застонал, и стон его слился со стоном Кэтрин. Ее била дрожь. Волна страсти донесла ее до следующего гребня. Он двигался как сумасшедший, но освобождения не было, каждая клеточка его тела, каждая мышца дрожала от чудовищного напряжения, но разрядка так и не приходила.
Он начинал понимать, что сегодня ничего у него не получится, и отчаяние захлестнуло его. Тело оказалось вернее цыганским клятвам, чем мозг. Он вновь одержал верх над отцом, но победа оказалась пирровой. В этой борьбе он потерял самого себя.
Кэтрин чувствовала, как начинает спадать и вторая волна. Она ждала, что Доминик вот-вот присоединится к ней, но неожиданно он вышел из нее, по-прежнему горячий и твердый, и отвернулся к стене.
— Что с тобой? — прошептала она.
Кэтрин испугалась. Она встала, обошла кровать, присела рядом с ним и дотронулась до плеча. Мускулы его были напряжены, костяшки пальцев, плотно сжатые в кулаки, побелели.
— Что случилось? Что я сделала не так?
Доминик посмотрел на нее с грустью. Лицо его исказила гримаса боли.
— Похоже, любовь моя, что мозг мой и сердце приняли тебя как мою жену, а тело… нет.
Господи!
— Позволь мне помочь тебе. Дай я…
— Нет, — сказал он, перехватив ее руку. — Нет.
Скатившись с кровати, он достал халат и накинул его на плечи.
— Я боялся, что может случиться нечто подобное. Прости. — И Доминик вышел из комнаты.
Кэтрин встала сама не своя. Собирая разбросанную на полу одежду, она думала о муже, о том, что могло привести его в такое отчаяние. О чем он думал и что будет с ним теперь?
Кэтрин надела ночную рубашку и забралась под одеяло. Сердце ее томилось тревогой. Неужели она ничего не может сделать, чтобы помочь ему? Что-то подсказывало ей, что сейчас она бессильна.
Доминик стал совсем другим. Он превратился в чужого, угрюмого и мрачного человека. От него веяло враждебностью. Ни о какой близости и речи быть не могло. Досталось и слугам. Всегда доброжелательный и улыбчивый, Доминик стал придираться ко всему, кричал, выговаривал за любую провинность. Работал до упаду, а после напивался до бесчувствия.
Под глазами появились синие круги, он похудел. Господи, если бы она могла что-то сделать! Если бы знала, как ему помочь!
Кэтрин старалась всячески выказывать ему свою любовь, старалась быть мягкой и понимающей, но этот незнакомец пугал ее. Лучше бы было, если бы он срывался, кричал на нее, как на остальных, чем улыбался леденящей улыбкой, одними губами, а глаза оставались чужими и холодными. Сколько еще он продержится? Долго ли еще сможет держать себя в руках? И что будет, когда он даст наконец себе волю?
— Я так переживаю за него, Гэбби, — сказала Кэтрин как-то утром, глядя в окно, как Доминик дает очередной разгон конюху. — Я его не узнаю.
Кэтрин рассказала Гэбби обо всем, даже о том, что случилось, когда они в последний раз занимались любовью.
— Я знакома с подобным, — потупившись, сказала Гэбби. — Так бывает, когда сознание и тело мужчины — в разладе. Тогда может даже случиться, что он не в силах исполнить… э… акт любви.
Господи, неудивительно, что он просил меня подождать, ему надо было разобраться в себе…
— Вы должны помнить, — сказала Гэбби, — что ваш супруг, хоть и лорд Грэвенвольд, но еще и цыган. Когда я работала в таверне, я много видела и знаю о цыганских представлениях о чести и о любви, и о мести тоже. Раз он поклялся, нарушить клятву для него совсем непросто. Вы должны попытаться ему помочь.
Но Кэтрин устала бороться за свое счастье. Она и так стремилась показать ему свою любовь, но когда видела, как он кричит на слуг, как он срывается по малейшему поводу, она невольно задумывалась над тем, насколько серьезна душевная травма Доминика. Тот ли это человек, за которого она выходила замуж?
— Если бы я могла с этим что-то сделать… — задумчиво произнесла Кэтрин.
Гэбби подошла ближе.
— Почему вы не расскажете ему о ребенке?
— О ребенке? — удивленно переспросила Кэтрин, — О каком ребенке?
Гэбби положила руку на живот молодой хозяйки.
— О том, что вы носите под сердцем, миледи.
— Не говори чепухи. Я не беременна.
— Разве?
— Конечно, нет. Этого быть не может.
— А когда у вас последний раз были месячные? — продолжала настаивать Гэбби. — Почему вам стали вдруг тесными платья?
У Кэтрин голова пошла кругом.
— Это невозможно. Я не могла забеременеть. Прошло несколько месяцев с тех пор, как мы… как он… И только один раз были месячные… Господи, неужели…
Кэтрин опустилась на подоконник и принялась нервно теребить край платья. В самом деле, с телом ее происходили странные изменения, которым она до сих пор не придавала значения. Чуть пополнела талия, в последнее время она стала замечать покалывание в груди. Да, Гэбби была права.
— Это правда…
— Что скажет его милость, когда узнает?
— Не представляю.
Катрин отвернулась к окну. Доминик вошел в конюшню, и через несколько мгновений выехал оттуда на своем любимом сером жеребце.
— Ребенок — это то, чего Доминик меньше всего хочет. Он не женился бы на мне, если бы знал, что я беременна от него. Он бы предпочел, чтобы я родила бастарда.
— Mon Dieu, — прошептала Гэбби.
— Представить боюсь, что он скажет, что сделает…
— Он не заставит вас избавиться от ребенка?
— Как это — избавиться? Что ты имеешь в виду?
Кэтрин опустилась на пол. Сердце ее учащенно забилось.
— Бывает, и не так уж редко, что мужчины отводят своих любовниц к женщине, которая может… э… избавить от непредвиденного…
Непредвиденное… так, кажется, как-то раз сказал об этом Доминик. Кэтрин невольно прижала ладони к животу, инстинктивно стремясь защитить свое дитя. В первый раз материнское чувство заговорило в ней, и оно оказалось щемящим и сладким.
— Этот ребенок не только его, но и мой! — сказала Кэтрин. — Я люблю детей, а этого буду любить особенно.
Гэбби накрыла своей рукой руку Кэтрин.
— Вы будете не первой женщиной, которую к этому принуждают.