Установить личность отца – центральная задача в этом деле. Он думал об этом, глядя на увеличенные фото на стенах. А поговорив с мальчиком сегодня утром, он еще больше был озадачен. Это спокойное личико напоминало о загадке сфинкса. Постоянное внимание ее аппарата к образу означало не только ее любовь к мальчику и физическую связь с ним, но также и связь с неизвестным мужчиной, которую воплощал этот мальчик.
Кто это был? Почему Лаура так болезненно скрывала его все эти годы, только косвенно напомнив о нем на своей выставке? Была ли она уверена, что при этом ее тайное знание останется тайной и для других? Не опасалась ли она, что ее секрет станет всем известен, подобно секрету голого короля?
Агирре нужны были ответы на все эти вопросы. Но он видел, что Лаура не хочет отвечать.
Поэтому, как упорный вестник совести, он находился постоянно рядом, соревнуясь с ней, кто кого перемолчит, часами глядя на карточки мальчика и ожидая, не явится ли снова Тим Райордан.
Один и тот же вопрос он постоянно повторял про себя, почти так же болезненно, как если бы он сам был ревнивый любовник: «Кто он?»
XVIII
Филадельфия, 14:45
Тесс сходила с ума.
С раннего утра она звонила Хэлу каждую свободную минуту, но так и не могла дозвониться ему. Отчаянные предвыборные речи пожирали его последние силы. Если он не выступал, то был в машине или в самолете. Единственное, что в его штабе могли ответить на ее звонки – просто указать его возможное местонахождение. Она безуспешно преследовала мужчину, ставшего заложником своей избирательной кампании.
С тем большим удивлением и радостью она открыла дверь номера посланцу с дюжиной роз и вестью от Хэла:
«Скучаю очень, хватит странствовать, давай встретимся сегодня вечером дома, охладим шампанское и вместе будем ждать итогов голосования. Люблю, Хэл».
Тесс села на кровать, прижав розы к груди.
– Хэл, – прошептала она, – любимый…
Значит, он все же не забыл о ней. Он все время думал о ней. Улыбка на его лице во время встречи в эфире говорила о его любви, как и эти цветы.
Она посмотрела на часы. Чтобы встретиться с ней в Вашингтоне, он должен будет отказаться от выступлений в Индиана-полисе и Колумбусе. Она сделает то же самое. Если поторопиться, можно добраться домой раньше него и подготовить в джорджтаунском доме семейный ужин.
Когда они будут наедине, она сможет сказать ему, что он в безопасности, что их испытание – позади, не открывая, какова же в действительности была ставка с ее стороны. Это будет нелегко, но она сможет это сделать. И сегодня вечером она, должно быть, будет в объятиях мужа.
С этой мыслью она взяла трубку, чтобы позвонить своему секретарю по организации кампании.
XIX
Олбани, 16:30
«Хорошо ли на вкус? Я знаю, что вы, девочки, любите эти леденцы…
А с Линдстрэмом ты это тоже делала? Я доставил ему прекрасные мгновения, не правда ли? Скажи мне, Лесли: где еще вы занимались этим? Куда ты приходила к нему? А Линдстрэм делал это тебе туда, куда ты хотела? Ты ему говорила, куда воткнуть? Давай, скажи старичку Эмори правду, не стесняйся. А ведь ты закричишь, если я не позволю тебе этого, а? Не заплачешь крокодиловыми слезами? Ах, как там бедная миссис Линдстрэм этой ночью? Ах, как она плачет из-за того, что ты убила ее мужа!»
Эмори Боуз выключил у себя в кабинете магнитофон и вздохнул. Значит, Лесли все же переиграла его.
Он знал, что она умница, еще когда только нанял ее несколько лет назад. Эрл рассказывал ему, что она была отличной студенткой с высоким интеллектуальным коэффициентом. Но оба они полагали, что ее провинциальность и природная невинность не позволят состязаться с ними в хитрости или шантаже.
Но она перехитрила Эмори Боуза. Она выполняла поручение в ночь самоубийства Линдстрэма. И, получая от нее удовольствие той ночью, Боуз сам сказал слишком много. По этой пленке можно установить и его, и ее личность. Дату, обстоятельства и даже характер ее службы у него.
Все оттого, что он любил поболтать, получая удовольствие с женщинами.
Эту пленку никак нельзя обнародовать. Хотя он и покинул Сенат США, но ему еще есть что терять. У него есть жена и дочь, которые любят и уважают его. Им нельзя слушать то, что он слушал сейчас.
Что ж, думал он, что-то мы теряем, что-то находим. Бесс Ланкастер получит, чего желала. По крайней мере в этом году ее мужа пощадят. А сам Эмори Боуз будет жить, чтобы однажды продолжить борьбу.
Вдруг зазвонил телефон.
– Сэр, – раздался голос Эрла, – я думаю, пора действовать. Времени уже нет. Завтра голосование. Если хотите, чтобы история попала в утренние газеты, надо сделать несколько звонков.
– Не надо звонков, Эрл, – ответил Боуз. – Есть кое-какие обстоятельства. Мы не будем этого делать, по крайней мере, сегодня. – Ответом было удивленное молчание.
– Вы решили подождать? – спросил Эрл. – Конечно, есть еще время до съезда. Можете начать, когда считаете нужным. Но кое-что я мог бы сделать до того.
– Не надо, Эрл, – голос Боуза был твердым. – Надо отступить. Позже я объясню почему. Спасибо за вашу прекрасную работу по этой теме.
Снова молчание.
– А как с этой девушкой, – спросил Эрл, – продолжать?
Боуз улыбнулся. Милашка Лесли. Найти ее, нанести ей удар – значит только приблизить собственный крах. Она его обставила по всему. Теперь он будет вспоминать о ней с уважением. Благодаря ей сегодня изменится ход истории.
– Нет, Эрл, – ответил он, – забудьте о самом ее существовании.
Он повесил трубку, вздохнул и потянулся за сигарой. С этого вечера он сам будет себе советником. Он сам постарается никогда больше не вспоминать о Лесли Керран.
Это будет нелегко.
XX
Нью-Йорк, 19:45
Лаура, стоя на коленях, рылась в кипах негативов и контактных отпечатков. Позади нее была кровать, все в том же состоянии поруганной невинности. Полицейские сказали, что осмотр они закончили и матрас можно заменить. Но у нее не было ни минуты. Может быть, она это сделает завтра.
Детектив Агирре в гостиной учил Майкла собирать модель самолета. Мальчик сразу схватил суть. Когда он наблюдал, как Агирре терпеливо прилаживает деревянные части, в глазах его было выражение, которого Лаура прежде не видела. Она понимала, что мальчик тянется к мужчине, так как был лишен подобного общения. Она чувствовала себя поэтому неловко, думая, не слишком ли она опекала Майкла, неосознанно удерживая его от контактов с мужчинами и мужских занятий.
Поэтому, придя в спальню, чтобы разобраться в бумагах, она чувствовала себя и спокойно, и неуютно. Она невольно восхищалась тем, как Агирре держался с Майклом. Хладнокровие детектива передавалось и мальчику, и почти отцовская теплота Агирре заставляла Майкла быть открытым, несмотря на его робость. Лаура была благодарна за чувство безопасности, которое Агирре принес ее сыну в трудное время. Вместе с тем вторжение нового человека в ее домашнюю жизнь после нападения извне, кажется, усиливало ее нервозность. Так что она старалась успокоиться, собирая и расставляя по местам разбросанные фотоснимки и контактные отпечатки.