Она сама не поняла, как вырвалась из его объятий, как избежала того, что он предлагал ей. Она только знала, что преступила какой-то ужасный закон, так открыв себя, искушая судьбу, за что должно было наступить скорое наказание.
Мощный голос угрызений совести заставил умолкнуть неуклюжие извинения, которые она бормотала. Она кое-как нашла пальто и выбежала из квартиры. Она пришла в себя, только когда оказалась у последнего подъезда собственного дома.
Чувство замешательства и стыда охватило ее, она бросилась наверх, открыла дверь и упала на кровать прямо в пальто. Как могла она позволить ему идти по этому пути? Как могла она открыть ту запретную часть своей души, которую она много лет скрывала от всех? Что за сумасшествие заставило ее забыть о защите, словно никакое наказание на земле не могло ее настигнуть?
Долго, как во сне, думала она над тем, что произошло. Потом, прежде чем она сообразила выключить свет, на нее тяжело навалился сон, и тревожные сновидения вытеснили и мысли, и надежды.
X
Слава Богу, конец семестра, – не раз думала Лаура после того печально памятного ужина с Натаниелем Клиром. Единственное, чем она могла спастись от чувств, бушевавших в ней, была неотложная работа. Она ходила в университет, наскоро закусывала в кафетерии, с удвоенным старанием занималась в библиотеке, отчаянно готовясь к экзаменам. Она заучивала массу материала, сомневаясь, останется ли что-нибудь у нее в голове, так как память казалась ей сейчас безбрежным морем, в котором могут утонуть любые познания.
Кипятя на плитке у себя в комнате кофейник за кофейником, она зарывалась в европейскую историю, искусство и биологию, самую для нее трудную. Она знала, что будет много фактологических вопросов с датами, именами и с головоломной биологической терминологией. Она набрасывалась на факты, словно это было снадобье, делающее ее глухой ко всему остальному. Со временем наступило тупое равнодушие, отчего она почувствовала себя лучше. Внутри у нее было ощущение жара, но руки и ноги весь день были как лед. Мир очень отдалился от нее, так что с ним стало легче иметь дело.
Она заставляла себя ходить на лекции Клира перед экзаменами, но не могла сидеть на обычном месте, в десятом ряду слева. Она пересела на последние ряды, в тень, вместе со студентами, которые боялись, что их вызовут или заметят их частое отсутствие. Она открыла тетрадь, решив конспектировать его лекции, абстрагируясь и не думая о самом человеке. И тут она наткнулась на доклад, который он так высоко оценил.
Он выпал из тетради, и она ногой подтолкнула его к соседнему сиденью.
Она до смешного подробно конспектировала лекцию, искоса поглядывая на «Розовую Обнаженную» Матисса на экране, на изгиб бедра, яркие линии колена, на маленькую головку, которую художник уменьшил ради композиции, сделав ее еще эффектнее. Она конспектировала слово за словом, не глядя на человека на сцене. У нее появилось странное чувство, будто поток его слов проходит через ее авторучку, чтобы чернилами излиться на бумагу. Она изумлялась проникающей силе его интеллекта, в то же время остерегаясь смотреть на него, нервно расхаживающего по сцене.
В перерывах между записями она слышала за спиной шепот девушек, в котором сквозило восхищение фигурой профессора Клира. Их шепот со смешком выражал неприкрытое сексуальное любопытство к нему. Лаура узнала их. Это трио девушек она заметила раньше. Они всегда сидели сзади, чтобы не было слышно, как они шепчутся. Они были искусствоведки, старше курсом, которых она как-то случайно увидела в коридоре.
Этот курс они посещали только как поклонницы Клира, интересовавшиеся всеми его занятиями. Они находились под его обаянием, как почти все, и насколько возможно старались следовать за ним.
Хотя он не обращал на них особого внимания и иногда делал саркастические замечания насчет «женских способов добиваться степени МНС» или типа «студентка брачного возраста, которая заявляет профессору, что готова на все ради пятерки», это их не обескураживало, и они продолжали приходить и шептаться о его предполагаемых сексуальных достоинствах, почти не записывая его лекций. Самая хорошенькая из них была блондинка Сандра Рихтер, которую Лаура знала, так как они вместе занимались в «современной живописи 103», где Сандра постоянно тянула руку и донимала профессора Цукермана назойливыми и поверхностными вопросами.
Лаура перестала обращать внимание на девушек за ее спиной, но долетавший до нее шепот огорчал ее, так как и ее сейчас немало занимала тайна секса.
Получилось так, что ее слепая поглощенность занятиями дала желаемые результаты. Она знала все вопросы на экзамене по европейской истории и написала неплохую работу о влиянии Тройственного союза Бисмарка на европейское равновесие до Первой мировой войны. На биологии она не споткнулась на репродуктивной, пищеварительной, нервной системе беспозвоночных, фотосинтезе и опылении. Она ответила на все вопросы по современной живописи так, как, она знала, нужно было профессору Цукерману и направила всю энергию на подготовку к трудному экзамену у Натаниеля Клира.
В пятницу, когда все кончилось, она не спеша пришла из городка домой. Зимой темнело рано, и она подумала, что мир никогда не выглядел так по зимнему красиво, так успокаивающе. Она поднялась по высокой лестнице, не замечая ступенек, хотя в последние дни ела очень мало. Она не чувствовала усталости, не чувствовала ничего, кроме успокоительной отчужденности, и ничего не трогало ее.
Она сидела на краю кровати, слишком занятая своими мыслями, чтобы думать об ужине, когда раздался звонок. Лаура удивилась: звонили впервые с начала учебы. Она не слышала звука звонка с тех пор, как дядя Карел и кузина Вайна помогли ей перенести немногочисленные пожитки сюда, чтобы вернуться потом к жизни в Квинсе.
Она нажала клавишу коммуникатора: «Кто там?».
Голос был мужским, но ответили неразборчиво, ей пришлось повторить вопрос.
– Это Нат Клир, – дошло до нее наконец. – У меня кое-что есть для вас.
Лаура побледнела.
– Я… что? – спросила она глупо.
– Ваш доклад о Джорджоне, – ответил искаженный голос. – Кто-то нашел его в лекционном зале. Вы, должно быть, потеряли его.
У нее перехватило дыхание. До сих пор она не теряла докладов. Но звук его голоса разбудил воспоминания, которые она подавляла, и она вдруг вспомнила, что доклад действительно был потерян, выпал из тетради. Принять решение надо было за несколько секунд. Деловитый голос профессора был лишен теплоты и юмора.
Она в отчаянии оглядела свою каморку. Та выглядела убого с ее уродливой раковиной и плиткой, желтой штукатуркой, старой мебелью, грязным вентиляционным окошком.
Закрыв глаза, чувствуя что мысли ее путаются, она повернулась и нажала кнопку, чтобы открыть дверь внизу, затем в страхе отдернула руку. Она бросила взгляд в зеркало над раковиной. Вид у нее был ужасный, волосы взъерошены, щеки ввалились за время перенапряжения. Она схватила расческу и быстро стала причесываться. Подрумяниваться поздно: он будет здесь через несколько секунд. Она сняла пальто со стула и повесила на крючок у двери, убрала книги с кровати, бросила еще один взгляд на пустые стены и застыла, повернувшись лицом к двери, услышав быстрые и тяжелые шаги на лестнице. Может быть, он шагал через две ступеньки. Потом на площадке наступила тишина, затем быстрый стук в дверь заставил ее сорваться с места. Она стала возиться с задвижкой, которая на этот раз не хотела слушаться, и наконец открыла дверь.